Любимая мартышка дома Тан

Я не верил в мятеж. Есть такая типичная ошибка – думать, что все люди действуют исключительно умно и не совершают ошибок, а также гадостей. Но всё же возможность того, что Ань Лушань скорее поднимет мятеж, чем будет терпеть все эти интриги, для меня была очевидна уже тогда.

И ещё: цены на шёлк тогда действительно были безобразно высокими. А в дни бедствий и потрясений шёлк всегда дешевеет.

С ценами на лошадей, на которых идут в бой и убегают от войны, всё происходит как раз наоборот.

Наконец, повозки денег из императорской казны, прибывшие тогда в наши хранилища, лично для меня были сигналом к тому, чтобы потратить их как-то поинтереснее.

Если бы худшие из моих ожиданий не сбылись, я всего лишь не потерял бы ничего и начал бы снова покупать шёлк по прежним грабительским ценам после долгой паузы. Но, когда я вернулся из своего убежища, оказалось, что были парализованы главные из согдийских торговых домов,– и никто не собирался выпускать их арестованных хозяев, было не до того.

Покупателей шелка на рынке оказалось необычайно мало.

Мятеж, правда, поначалу чуть было не подвигнул чиновников императорских ткацких и других мастерских попробовать ещё больше задрать цены – поскольку дорожать стало буквально все.

Но по мере продвижения колонн бронированной конницы Ань Лушаня сначала на юг, а потом на запад, все ближе к столице, нервы кое у кого начали сдавать.

И тут среди торговцев разнёсся удивительный слух: торговый дом Маниаха проснулся и вновь начинает закупки шёлка, но за треть – одну треть! – прежней цены.

Торговый мир столицы почувствовал запах крови, ожил и приготовился к весёлой игре.

Продавцы из имперских ведомств пришли в ужас, но тут и остальные торговцы поняли, что происходит, и в один голос назвали мою цену: не более трети от прежней.

А когда продавцы решили взять новую паузу, я не стал их торопить, но после паузы моё предложение несколько изменилось.

Уже не треть, а четверть. И вот после слухов о поражении имперских отрядов во главе с Фэн Чанцинем у Жёлтой реки империя сдалась моим торговым агентам. И агентам других торговых домов, которые забыли обо всём – об арестах части собратьев, например, – и неуклонно, каждый день гнули цену к земле, не давая империи вздохнуть.

Вот только свободных денег для массовой скупки шелка по дешёвке у моих собратьев – согдийцев было не так уж много. А у меня, кроме груды денег, полученной милостью господина Чжоу за войлок, был ещё табун недавно пришедших после моего летнего письма дополнительных лошадей на продажу. Что было куда лучше, чем деньги, – лошади дорожали с каждым днём.

Всё вместе напоминало прорыв тяжеловооружённого конного отряда через ряды бегущей пехоты противника: он без видимых усилий прорубает в смятенной толпе солдат целую улицу, устланную мёртвыми телами.

Наглый грабёж империи шёл полным ходом, без милости и состраданья.

Так что у меня не было времени не только для игры в загадки с Юкуком, но даже для восторга от собственных успехов.

А они не заканчивались на границах империи. Когда первый караван со скупленным по дешёвке шёлком уже отправился в путь, дома, в Самарканде, его ждали, наоборот, ещё больше взлетевшие цены – потому что торговый дом Маниаха прекратил ещё и продажи шелка, а запасы его начал создавать куда раньше других. Ещё до начала невиданных дождей в империи. И, ясное дело, запасы начали копиться до того, как по всему Пути стали известны первые новости о мятеже лучшего из полководцев империи.

А вот после предстоявшей через месяц-другой-третий отправки последнего каравана нам оставалось одно – закрывать торговлю. Потому что война, докатись она до земель северо-западнее столицы, попросту перекрыла бы главный торговый путь всего существующего мира. И масштаб этого события я пока не мог себе представить.

Да и вообще, – и без Юкука я подозревал, что не надо испытывать терпение Бога Небесного и пора бежать из прекрасного города.

Но караваны должны идти. И тогда я огласил, наконец, узкому кругу своих приближённых решение, которое обдумывал давно и которое в нашей с братом переписке уже несколько раз в виде идеи кочевало по Пути, три-четыре месяца туда и столько же – обратно. Брат согласился, что окончательное решение – за мной, но уже и так было ясно, что и без мятежа весь знакомый нам мир менялся бесповоротно.

Потому что весёлые и упорные строители Круглого города – мало кто прочувствовал это даже в Самарканде,– уже оживили порты Басры, Убуллаха и Сирафа. Все моря к югу от Инда были подвластны новому халифу. И это означало, что выиграет тот, кто найдёт для шелка и пряжи новые, дешёвые торговые пути – через южные порты Поднебесной империи по морю к Басре и прочим гаваням, находящимся под пристальным взором владыки нового халифата – Мансура.

То есть и без всякой войны на севере империи, и без наших проблем с господином Чжоу мы ушли бы постепенно из Чанъани и открыли бы торговлю на сказочном юге. В устье Жемчужной реки, в прекрасном городе у моря. В сказочном Гуанчжоу.