Любимая мартышка дома Тан

Господин Чжоу на этот раз сидел не там, где всегда – в центре галереи, царя над обширным двором, – а в маленькой, заваленной свитками комнате, за раздвижными дверями. Он грелся.

– Непростые дни для империи, – поприветствовал он меня, по местному обычаю, банальной фразой. И – редкий случай – сразу же высказался шокирующе кратко: – У вас были неприятности. Но я слышал, что ваши… друзья при дворе отвели их. И сейчас, я знаю, вы очень заняты, скупаете по дешёвке весь наш шёлк.

Это был чёткий сигнал, говоривший сразу о многом. Первое – что мы все ещё достаточно близкие друг другу люди, чтобы говорить прямо и даже резко. Второе – что времени на общие разговоры у Чжоу нет. Третье – что моя торговая операция не завоевала мне друзей в его ведомстве. Ну, и за этим крылось ещё много разных смыслов, намёков, угроз. Таков уж был Чжоу, каждое его слово можно было комментировать сотнями фраз, как «Речи и суждения» Учителя Куна.

Что ж, я тоже умею так разговаривать.

– Западная граница, – сказал я. – Я принёс вам помощь с вашей западной границы, где у вас возможны проблемы. Ведь вы говорили, что мы должны помогать друг другу?

Он поднял голову и, наконец, полностью сосредоточился на мне.

– Дела имперских армий, отправленных уничтожить мятеж, идут плохо, – напомнил я. – А скоро пойдут ещё хуже.

Это были не те слова, которые вежливый иностранец мог сказать одному из высших чиновников империи, но Чжоу моргнул раза два и все стерпел, лишь мягко и с большим сарказмом заметил:

– А ущелья Тунгуаня на пути в столицу он, по-вашему, как пройдёт? Там его конники просто потопчут друг друга. Чтобы защищать Тунгуань, большой армии не надо. А у императора она совсем не маленькая.

Я напомнил ему то, что Чжоу и без меня, конечно, понимал и чего очень опасался. Полководцу вообще не надо было рваться через теснины Тунгуаня – ему требовалось вместо этого двинуть войска в обход столицы, дальше, на запад, туда, где раскинулись императорские пастбища для казённых лошадей. Захватив эти пастбища или просто перекрыв к ним дорогу, столицу мятежнику брать необходимости уже не было: она сдалась бы через год-другой сама, без особых боевых действий, видя, как тают ряды кавалерии и как та превращается в бесполезную на равнине пехоту.

Ань Лушань был, возможно, плохим политиком и заговорщиком, но в том, что такое лошади и пастбища, он разбирался хорошо.

Правда, Великая Степь ещё не объявляла даже о своём нейтралитете, и ни уйгуры, ни кидани, ни другие тюркские народы не назвали Ань Лушаня своим другом. Степь молчала. То был север; на западе же, за пастбищами, лежал военный округ Гэшу Ханя, заклятого врага мятежного Аня. А ещё дальше, за спиной у Гэшу, были западные границы. Границы Согда, земли халифа.

Если бы Ань Лушань победил Гэшу Ханя или договорился с ним, то его – или их – армии, вместо того чтобы бессмысленно штурмовать столицу, захватили бы ключевые оазисы на Великом Пути. И империя, кроме лошадей, лишилась бы главного торгового пути на Запад. То есть смысла своего существования.

В истории мятежа пришло время для дипломатов.

– И что же вы там придумали с нашей западной границей? – совершенно серьёзно спросил Чжоу. Он давно уже отложил все свитки и был предельно собран.

– Я не только придумал, я сделал. Решение есть, – порадовал я его. – Не нужно никаких посольств и долгих переговоров. Вам надо только написать письмо ко двору халифа. Я объясню, кому и как его доставить. И даже дам своих курьеров. Вы получаете договор о дружбе и границе, и ещё отряд воинов как залог союза. Тогда о вашей западной границе можно будет уже не беспокоиться. Ань Лушаню будет некуда и незачем идти. Пусть себе штурмует Тунгуань. Когда-нибудь устанет.

– А вы, согдийцы, соответственно, получаете вашу восточную границу… И восточную границу ваших нынешних хозяев. Господин Маннах, вы хорошо заботитесь о своей стране и о той империи, в которую она входит, – с непроницаемым лицом сказал Чжоу. – Интереса ради – как насчёт тех, кто нависает над Путём с севера? Как насчёт кагана Великой Степи?

– Скажите мне, кому вы поручите переговоры с каганом уйгуров, – так же бесстрастно ответил я. – Вашего посланца там ждут. И быстро дадут ответ. Он будет хорошим. Уйгурам сейчас нужен мир. И, между прочим, у них есть лошади.

Чжоу взял очень долгую паузу. Он смотрел на меня живыми тёмными глазами. Взгляд его я сначала не мог понять-в нём было что-то странное.

Он также, как я заметил, уже долгое время отсылал – наверное, каким-то невидимым мне движением руки, а то и мизинца, – офицеров, которые рвались к нему с докладом. Я слышал их покашливание и вздохи за тонкой перегородкой, почти ширмой.

– Простите мне моё любопытство, господин Маниах, – сказал наконец Чжоу все так же бесстрастно, – а когда это вы успели договориться о помощи нашей империи? Письмо ко двору халифа идёт почти пять месяцев. Мятеж начался меньше трёх месяцев назад. Халиф Мансур, возможно, о нём в данный момент ещё и не знает. Но уже готов принять договор. Как же это вы добились таких блестящих успехов, господин Маниах? Вы провидец, наверное?