Любимая президента

Я судорожно сглотнула, потом бросилась к телефону. Номер…номер Гройсмана. Я же помнила его наизусть, и номер Эллен. Быстро набрала старика. Ответили не сразу, и пока шли длинные гудки, я задыхалась и перебирала пальцами, отрывала цветки и бусины от проклятого платья.

- Алло! – крикнула в трубку.

- Ты? – ни капли удивления, голос надтреснутый, вымученный.

- Да…скажите мне, что это неправда. Скажитеее!

- Правда.

Ответил и отключил звонок. Почему? Я снова его набрала, но сотовый отключили. Тогда я позвонила Эллен. Но ее аппарат был выключен.

Застонала, сдавила сотовый в руках, потом посмотрела ошалевшим взглядом на Ларису Николаевну.

- Мне…мне надо уехать.

Подхватилась, побежала в комнату, потом снова на кухню. Я металась, как раненый зверь, не зная, что мне делать.

- Куда? Никуда ты не поедешь. Никто тебя к нему не пустит! Ни к живому, ни к мертвому!

Смотрит мне в глаза, а я ей. Сжимая и разжимая онемевшие пальцы.

- Он… он - отец Леши? Да? Вот от кого ты бежала? Вот от кого пряталась?

Кивнула и вдруг начала задыхаться. Делала шумные, гортанные вздохи, а кислород не поступает. Как будто я сейчас умру. Лариса Николаевна бросилась на кухню за стаканом воды.

- Так! Быстро успокоительное! Глотай!

Сжала мои щеки, запихивая в рот таблетку и заставляя запить.

- Давай. Глотай.

Я проглотила, закашлялась. Горькая пилюля прошлась по горлу, провалилась внутрь. Но я не верила, что эту адскую боль можно чем-то унять. Мне как будто наживую все внутри ампутировали. Все разрезали, разворотили, ободрали до костей. И ни одного вздоха. Я, как выброшенная на берег рыба. Открываю рот, синею. Дергаюсь, а вздохнуть не могу.

- Дыши. Давай. Полной грудью. У тебя ребенок есть! Ради него дыши!

Лариса Николаевна гладит меня по спине, бьет по щекам.

- Давай! Ради сына! Я старая! У меня уже не будет времени его на ноги ставить. В лучшем случае доживу до восьмидесяти! А ему еще и восемнадцати не будет! Так что дыши, мать твою! Я больше никого хоронить не собираюсь!

И наконец-то первый вдох, и обессиленная, вся потная упала на пол, глядя в пустоту. Все еще слышен голос диктора.

- Трагическая смерть. Невероятная. Ведется операция по перехвату убийцы. Врачи констатировали смерть уже в больнице, в реанимации. Пуля зацепила сердце, и шансов на спасение у Батурина не было. Многие сравнивают это покушение с событиями многолетней давности в Америке, когда пуля снайпера убила президента Кеннеди на глазах у людей. Уже через час к площади потянулась вереница скорбящих. Народ несет свечи, портреты нашего покойного президента и…

Лариса Николаевна выключила, а я закричала и завыла, впиваясь руками в волосы, чувствуя, что сама умираю.

Глава 11

Любовь – это совокупность всего в человеке, когда сводят с ума даже недостатки. Это желание быть всегда рядом. Дышать с ним одним и тем же воздухом.

(с) Ульяна Соболева. Отшельник

- Они сказали, что наша мама умерла… и папа тоже.

Десятилетняя Кристи-Анна крутила в руках плюшевого мишку. Ей подарил его отец на День Рождения. Он называл ее Аннушкой…а мать упрямо Кристиной. Потому что ей так больше нравилось. Со временем второе имя забылось. Но папа всегда шептал ей на ушко, что она его любимая Анечка. Его ягодка-малинка. Потому что у нее самые алые губки на свете, и она его крошечка, его принцесса. И это оставалось их тайной…ее второе имя, которое нравилось ей намного больше, чем то, официальное, и которое было вписано в ее свидетельство о рождении, а также было дано ей при крестинах. Ей не нравилось, когда ее называли Тина, но мать упорно повторяла именно это имя.

- Тина. Тебе идет. У тебя жидкие волосики, они похожи на водоросли, - и смеялась, что ужасно задевало девочку, и она, как всегда, стараясь не расплакаться, смотрела на мать исподлобья, - не знаю, в кого у тебя такие пасмы. У меня волосы вились, пышные были с детства. А ты и твоя сестра…понятия не имею, почему у вас не волосы, а паутинка. Наверное, в вашу бабку. Ничего, когда вырастешь, перекрасим и завьем. Правда, ума не приложу, что делать с твоими бесцветными глазами…и этими светлыми ресницами. Кажется, что ты без бровей и у тебя лысое лицо. Как и у твоей старшей сестры.

И мать рисовала ей брови и подкрашивала ресницы. Просто обе дочери Первой Леди были голубоглазыми блондинками, как и их отец. Только еще светлее. Скорее, действительно, как их бабушка по отцовской линии. Свекровь, которую Людмила ненавидела и смертельно боялась.

После известия о гибели родителей Анна-Кристина не плакала. Плакать некрасиво. Так учила их мама. Плакать нельзя, потому что плачут только плохие девочки. Из глупых, нищих семей. Необразованные и убогие. Это тоже говорила мама. Она привыкла маме доверять…Притом точно так же говорила и Эллен. А Эллен слушалась даже мама.

А вот папа…папа плакать не разрешал, потому что:

«У папы сердце разрывается, когда его девочки плачут. Давай вытрем носик. Вот так. Сморкайся. Сильнее. Как ты надуваешь шары? Только носом! Дааа, вот так. А теперь марш за стол!»