Марина облизывает кончик пальца, испачканный кашей, а потом поправляет прядь за ухо, наклоняется к Ане. П*здец! Это ведь полный п*здец! Потому что его начинает всего трясти, у него сердце не просто бьется, оно разрывается на части, когда Лиза протягивает руки.
- Давай Льдинку подержу.
И малыш тянет ручки к своей сестре. Марина склоняется над Аней, попутно прижавшись губами к ее лбу.
- Сегодня жара нет. Кажется, с ангиной мы справились.
- Горло еще немного болит.
- Ничего, молочко с медом Раисы Степановны, и все потихоньку пройдет. – погладила светлые волосы Ани, поправила косичку.
- Все верно. А вот тут забыла с красной строки написать. Стих выучила?
- Угу.
- Ну и молодец. Держи шоколадку.
Вытащила из кармана передника конфету и положила перед Аней.
- А у тебя там что?
- Алгебра… я немного отстала. Догнать не могу. У меня репетитор был и…
- С алгеброй у меня паршиво.
- Сама попробую.
- Давай Лешку, пойду попробую прикачать его. Вы чай допейте и посуду помойте. Лариса Николаевна с работы приедет, чтоб ей не мыть.
- Седня Анькина очередь.
- Вракиии! Ты моешь!
Он не помнил, когда последний раз ему хотелось зареветь. По-настоящему. Как в детстве. Зареветь в голос, так, чтоб горло драло, так, чтоб все вены напряглись, и вопль услышали в соседнем районе. Потому что вот так никогда не было. НИКОГДА. Ни у него в детстве, ни… у них с Людкой дома. Никогда она вот так не сидела с детьми, никогда не заваривала им чай на кухне, не трогала за косичку и не мерила температуру губами. А еще не варила манку с малышом на руках в фартуке в цветочек. И девочки…он не помнил, когда они в последний раз вот так улыбались, или вот так искренне ссорились. Именно как дети, именно как должно быть в семье.
- Марин… а мы с дядей Мишей не едем?
- Нет. Не едем.
Напрягся и впился сильнее в перила.
- Он же должен был к нам с утра приехать.
- Он больше к нам не приедет. Сами справимся.
- Ну и класссно. Он мне не нравился. Он мерзкий. Как говорит папа «скользкий тип».
- Говорил…, - поправила ее Лиза.
- НЕТ, ГОВОРИТ! Папа жив! Я знаю! Я его во сне видела и голос его слышала! А там…там кто-то другой был. А не он.
Медленно спустился вниз. Еле передвигаясь и переставляя ноги, дополз до постели, вспотел и упал на подушки, истекая холодным потом. Дышать нечем, в глазах рябит, голова кружится. А он счастлив, как идиот.
Глава 17
Не знаешь. Ты ничего обо мне не знаешь. Мне не нужно причинять кому-то боль, чтоб наказать… я не ты. (с) Ульяна Соболева. Отшельник
Когда впервые ее увидел, понял, что она дарует ему искупление грехов. Вот она - чистота, вот он - еще один шанс. Такая нежная, испуганная, такая красивая, что глазам больно. И глаза зеленые, и волосы черные до пояса. Волнами лежат, покрывалом шелковым. Сама маленькая, худенькая, а грудь пышная и бедра крутые. На нее смотришь, и все внутри переворачивается. Красивая была даже с пузом беременным.
Нет, Михаил не считал себя виноватым в смерти Ксении. Это был несчастный случай. Он и раньше мог выпить за рулем. Что он там пил? Какие-то двести граммов коньяка? Ни о чем. Он смотрел на дорогу и вел внимательно, а тот придурок просто правил не знает и не видит, что машина с ментовскими номерами. Не пропустил, урод. Это всецело его вина. И не надо пытаться всю эту вину вешать на Мишу. Ну да, проскочил на красный. Ну так смотреть надо было. Миша на такой скорости и не затормозил бы уже. Всякое бывает. Город пустой. Ночь. Никого не должно было быть на том зачуханном перекрестке, а этот Мудак Иванов выскочил. Ублюдок. За лекарством жене, видите ли, ехал.
Да, Ксеню жалко. Он плакал и рыдал, молил о прощении ее и нерожденного ребенка. Даже в церковь ходил. И Лариса Николаевна, как вечный упрек. Она ему в душу смотрела, как будто знала, кто виноват во всем. И почти не говорила с ним, когда он приходил и приносил продукты. Всегда молча. Она возьмет, он отдаст. На поминках сядут за стол, выпьют и расходятся. Ничего не обсуждают, не вспоминают. Как будто им нечего. За это иногда хотелось ее тряхнуть, старуху эту. Пусть не думает, что это его вина. Пусть не смотрит с этим упрёком. Он ей много лет жрать таскает и за дом платил пару раз, когда просрочила коммунальные.
И так годами…Одно и то же. Нет, он себя не винил, но выпивал все чаще. По вечерам, по выходным. Вроде и сам не замечал, как собираются пустые бутылки в ведре помойном, как снится она ему по ночам. Та самая авария. И младенца нерожденного мертвым видит. У нее в животе. Они же его тоже Лешей назвать хотели… или ему это уже кажется? Нет, хотели. Он точно помнит. Вроде Ксения говорила, когда ехали в машине той ночью.
«У нас мальчик будет, Миш. Давай Алексеем назовем, а? Мне тааак нравится». А может, ему это приснилось. Но ведь где-то он это имя слышал.
Но он же не виноват. Это не он в машину врезался, а в него…А умом знал – ВИНОВАТ! По всем статьям. Был бы трезвым - не гнал бы так и на светофоре тормознул бы. Но если об этом думать, можно мозгами съехать. Он и так съезжал потихоньку.
- Ты скоро себя сгноишь, Потапыч. Харэ бухать!