Любимая президента

она ждет от меня только боль… а у меня для нее больше боли не осталось. Только своя собственная, и я не собирался ее отдавать никому. Как самый отъявленный скряга, я впился в нее скрюченными руками и упивался ею словно конченый мазохист, у которого от бешеных эмоций в крови произошел ядерный взрыв, и он не готов отдать ни одну из них даже за анестезию. Я не знал им названия, но я хотел выстрадать каждую из них…

(с) Ульяна Соболева. Отшельник

- Кто привез сюда моих детей?

Этот вопрос застал врасплох Ларису Николаевну, и она от неожиданности чуть не выронила систему. Эта женщина долгое время не внушала ему доверия. Он вообще не привык доверять, не привык позволять людям к себе прикасаться и при этом не подозревать их в попытках убить его.

Посмотрела на Петра маслянисто-серыми глазами из-под очков.

- Какой-то старый хрыч с длинным носом и важной физиономией. Марина называет его Гитлер.

Ответила как ни в чем не бывало и снова протерла спиртом вену.

- Не шевелитесь, иначе я не смогу поставить катетер и порву вам вену. Они и так у вас все спрятались.

- Гройсман…, - сказал скорее себе, чем ей.

Значит, старый проныра ничего лучше не придумал, и девочкам грозит опасность, иначе он бы не стал привозить их сюда, к Марине. Значит, лучшего места не было.

- Да, кажется так…А еще он сказал, что они не должны знать, что вы здесь, господин президент.

- Правильно сказал. Колите быстрее. Хватит целиться в меня этой иглой. Вы копаетесь так, как будто собрались рыть ею траншею.

- Ну уж простите. Не каждый день я запихиваю катетеры в вены президентов, которые еще и болтают под нос и дергают рукой.

Шапокляк. Вредная. Не боится его. Кончик носа подрагивает от сосредоточенности, и ему самому страшновато, что она не попадет в вену.

- Больно!

- Да уж точно не приятно…согласна. Простите.

- Если вы врач, то вас надо уволить!

- Я не врач. Я всего лишь преподаватель. Врачом я так и не стала.

- И правильно. Вам там точно нечего делать.

Посмотрела на него из-под очков, а он на нее. Взгляд не отвела. Упрямая и отчаянная. И явно его не боится. Да уж как бояться, если он валяется овощем.

- Когда я смогу встать?

- Когда сможете.

Ответила она и посмотрела на Петра с явным недоумением.

- То есть я валяюсь, потому что сам не могу встать.

- Именно.

- Ясно. Позовите свою квартирантку, или кто она вам там…

- Марина – мне как дочь, а не квартирантка, и не позову. Она уехала с Мишей за продуктами.

- Что?

Рявкнул и схватил женщину за руку.

- ВЫ! Старая сводня! Это же вы ее толкаете в объятия к этому…

- Кому? Неженатому непрезиденту, который любит ее и готов принять вместе с сыном в отличие от того, кто пытался заставить сделать аборт, а потом вышвырнул из своей жизни?

Беспрецедентная наглость этой деревенской аристократки вывела его из себя.

- Следаку, который скрыл от следствия, что сам был виноват в аварии восемь лет назад, когда погибла ваша беременная дочь.

Старуха побледнела и стала цветом белой кладовочной стены.

- Ложь…

- Зачем мне лгать? Спросите у него документы по этому делу…только не те, что он подделал вместе со своими товарищами гаишниками, а записи с камер наблюдения, которые они испортили, чтобы не предоставить в суде. Спросите, как невиновный человек сел за решетку вместо него.

- Миша не мог…

- Миша смог. И смог не один и не два раза.

Долго смотрела в глаза Петру, а потом тихо сказала.

- Система, которой вы руководили, позволила ему это делать… а значит правильно, что вы больше не у власти.

- Возможно, и правильно, но кто сказал, что на смену мне придет лучшая?

Отвернулась, а старческие, морщинистые руки дрожат.

- Он сказал мне, что в них врезались…на большой скорости. Сказал, что тот водитель был нетрезвый, и он сам не успел ничего сделать.

- Нетрезвым был ваш зять. Как раз распивал коньячок. Коррупционный. Ему принесли его в виде благодарности за отмазанного племянника олигарха Овчинникова. Потом он заехал за Ксенией на работу, а потом не остановился на перекрестке и не пропустил автомобиль. Тот самый…который убил вашу дочь. А потом сделал все, чтобы выйти сухим из воды.

- Я любила его, как сына…он все эти годы ухаживал, помогал…он был мне родным.

- Успокаивал свою совесть.

Повернулась к Петру и вдруг крикнула.

- Зачем? Зачем вы мне это сказали! Я же жила без этого спокойно! Я же уже смирилась с ее смертью! Я уже наказала и мысленно простила виновного, а вы…

- А я всего лишь сказал вам правду. Вот и решайте, что с ней делать.

- Что я могу решить…дело давно закрыто.

- Вот и решайте - открывать ли его снова.

Потом он и сам жалел, что сказал ей. Наверное, это было от дикой ярости и адской ревности, с которыми ничего не мог сделать, не мог никак противостоять, не мог даже физически помешать.

 А она его избегала, если и приходила, то ненадолго, не так, как раньше. И там вверху…там его дочери. У него в голове не укладывалось, что они здесь, рядом с Мариной. И…что они по сути ее сестры. Потом он услышал, как Марина говорит Ларисе Николаевне, что планирует ненадолго уехать с девочками и…сука, еб*чим Мишей, чтоб его.