Любимая президента

- Здесь все, что тебе надо знать о том, кто ты такая. А потом сама решай, что делать с этой информацией. Не захочешь, чтоб они остались – найди меня. Только помни – они твоя родная кровь и у них больше никого нет. Только ОН и ты. А ему в бега пока надо…Тебе решать.

- Он! – я, задыхаясь, схватилась за горло… - ОН МОЙ ОТЕЦ? Да? Их и мой?

Гройсман аж сам побледнел.

- О Боги! Нет! Людмила – твоя мать!

И ушел. А я так и осталась стоять у стены, с трясущимися коленями, сжимая флешку и пошатываясь от напряжения. Вся кровь пульсирует в висках, и горло сводит судорогой. Он сумасшедший, этот старик. Эта сука не может быть моей матерью, не может…Я не вынесу этого, это слишком жестоко. Это абсурд и бред.

- Простите…Аня пить хочет. Можно воды?

Обернулась, чувствуя, как ком раздирает горло.

- Можно, конечно. Меня зовут Марина, а тебя?

- Лиза…

- Снимай пальто, Лиза, и сестру раздень. Я принесу вам тапочки.

Глава 15

Так ведь не бывает. Таких людей, как она. Мне кажется. Она мираж. Так не бывает, что б я ее до крови и в пепел, а она воскресала, и у нее хватало сил и меня оттуда выдергивать просто вот этими касаниями к моим ранам.

(с) Отшельник. Ульяна Соболева

Это бы момент, когда стало по хер на все. На гребаные выборы, на толпу, которая пришла за него голосовать, на журналюг, на всех. На каждого, кто торчал в этом зале и смотрел на него.

Потому что ОНА уходит. Потому что ЕЕ упустил. Доверился…хер его знает, чему он доверился. Наверное, привык к тому, что никуда не денется, знал, что всегда отказывает этому ублюдку, всегда дает отпор, и ни разу никакого флирта. Потому что этот сериал «что сегодня делает или делала Марина целый день» просматривался каждый вечер. А то и днем, а иногда утром и на повторе.

«Объект выходит замуж». Всего три слова. Три. Гребаных, Конца света слова. Три хреновых апокалипсиса. Три долбое*ических звука, которые вылились в адскую головную боль и сковырнули сердце, как топор. Вырубили его, на хрен, из грудной клетки.

И стало насрать на все. Быстрыми шагами с трибуны, по ступенькам, под возгласы и косые взгляды, под триумфальные рожи конкурентов.

Пока не ощутил эту адскую боль в спине. Будто его изнутри разорвало огнем, словно там, под рёбрами разверзся вулкан. И это ускользающее сознание, которое плывет болью и черным вязким туманом, расползается в зрачках, застилая их черной бездной.

Из боли вынырнул на короткие мгновения, чтобы услышать голос Гройсмана и еще чей-то.

- Жить будет. Должен. Но никаких гарантий. Условия, сами понимаете, аховые. Операция в подсобке при тусклом свете, без реанимации.

- Других вариантов нет.

- Вы должны оставить его в больнице.

- Нельзя… - прохрипел, закатывая глаза, - к ней вези.

Гройсман замолчал, потом снова послышался его голос.

- Выпишите все необходимые медикаменты, справимся сами.

- Это смертный приговор.

- Я и так сдох. Пусть выписывает!

Они обсуждали такой вариант. Давно. В своде указаний на случай ЧП, у Гройсмана есть распоряжения. И вот в таком случае состоятся похороны. Фиктивные, с найденным и замаскированным двойником в главной роли. Дочери должны быть вывезены за границу под чужими документами на попечительство Эллен.

Уже в машине он то проваливается в бездну, то снова воскресает с жуткой слабостью и болью во всем теле.

- Мы можем спрятать вас, можем отвезти за город и…

- Они знают каждую дыру, куда я не сунусь. А где она - не знают… я сам ее еле нашел. Вези к ней.

- Плохая затея.

- Не начинай нудить, как Райский. Ты же не хочешь к нему в компанию.

- У Райского не еврейское место в раю. Меня туда не примут по пятой графе.

- Пятая графа исчезла вместе с Советским союзом. – слабо улыбаясь, прошептал и прижал руку к ноющей ране. Гройсману везде мерещатся антисемиты, как Райскому в свое время заговоры сионистов.

- У некоторых пятая графа живет в мозгах и не кончается, даже с их смертью переходит в генах их потомству.

- Она…она называла тебя Гитлером… - и вместо смеха заскрипел, прикрывая глаза.

- Кто?

- Марина…, - и ее образ всплывает в воспаленном сознании, ее зеленые глаза, ее алые яркие губы.

- Тогда нам тем более туда нельзя. Это вражеское место.

- Можно, Грося, и ты сам прекрасно знаешь, что можно и нужно.

- Знаю…знаю. Никуда больше и не сунуться.

Потом он услышит ее голос. Среди всех других голосов, среди трупов, которые тянут к нему скрюченные, гнилые руки, среди мертвечины и страшных лиц, смотрящих на него с ненавистью и скалящих свои рты. Они тянут его в болото, тянут в трясину, глубоко в вонючую грязь, кишащую их гниющими телами и конечностями. Он кричит, но его голос не слышно, а там так темно, так зловонно…Пока вдруг издалека не доносится ее голос.

- Господи Иисусе Христе, сыне Божий, прости рабу Божьему Петру грехи вольные и невольные, осознанные и неосознанные и пошли ему выздоровление от тяжких недугов телесных. Освети его лучами Твоими и благослови все пути к его исцелению. Во имя славы Твоей вечной и из любви к недостойному рабу Божьему Петру. Прости нас и помилуй. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.