Любимая президента

ЕЕ ладонь обнимает тельце малыша, щека касается его волос, а он во сне чмокает ротиком и ищет ее грудь. Эти движения на автомате, когда ее пальцы быстро дергают пуговки на кофточке, обнажая налитое полушарие с вздувшимся соском, и у него, раненого, полудохлого простреливает в паху и выделяется слюна. Никогда не думал, что это настолько эротично – видеть, как женщина кормит младенца.

Людмила не кормила детей грудью. Говорила, что первой леди не положено и что это испортит фигуру, да и по всем мероприятиям младенцев за собой не утащишь. Они нашли кормилицу.

И он никогда не видел кормящую мать. Эту маленькую ручку на белоснежной выпуклости, чмокающий ротик, и его самого переполняет разрывающей нежностью и любовью, переполняет счастьем.

Они так и спят рядом вместе. Малыш периодически сосет грудь, а Марина дремлет, уткнувшись в его макушку. И тогда Петр смелеет и трогает ее локоны. Темные, пушистые, непослушные кольца. Он наматывает их на палец и подносит к лицу, чтобы втянуть запах, он касается их губами.

Но едва она просыпается – закрывает глаза, позволяя считать его немощным.

Еще нет сил встать, еще нет сил доползти и справить нужду. Он всецело от нее зависим. Плевать. Впервые в жизни это не напрягает. Да, хочется встать на ноги, хочется выползти из этого склепа, но он не торопится. Нужно окрепнуть. Как говорила покойная мать: «лучше всего лечит любящая рука, домашняя стряпня и время».

С любовью у нее был дефицит, а все остальное обычно могла предоставить. Только стряпню делала кухарка.

А потом приехал этот…сука следователь. Это она считает его ангелом во плоти, а Петр прекрасно знает, что это за птица и какого она полета, а еще - с какой помощью взлетела. И висяки, повешенные на невиновных, и взятки, и крышевание местных мажоров.

Он бы тронул его, да не просто тронул, а, на хер, шею свернул или посадил упыря лет на двадцать, да так, чтоб ему задницу раздолбили на зоне, но…не захотел. Пока….он присматривал за Мариной, пока заботился о ней, и пока она говорила НЕТ. И это НЕТ было настоящим. Он знал. Чувствовал, что там нет и намека на флирт с ее стороны. Слышал, как она говорила своей покровительнице о том, что не лежит у нее к следаку.

И Петр расслабился. Перестал следить…перестал подозревать, как обычно ревновать ее к каждой молекуле, а потом эта гребаная свадьба, и у него сорвало крышу, снесло, на хер, все тормоза. Услыхал его голос и всего передернуло, подбросило на постели, швырнуло так, что смог приподняться и прислушаться, о чем они говорят.

Как только сможет ходить, как только сможет вылезти из этой норы - следака отправит, на хер, подальше отсюда. Достал. Ходит, бл*дь. Ноет, как баба. Будешь жалеть, не найдешь такого, как я. Какого, сука? Бестолкового настолько, что до сих пор сидишь в своем Мухожопинске, настолько тупого, что два убийства в твоей области раскрыл следак из Москвы?

И дышишь ты тем, что тебе конвертики таскают с рынка, с автомагистрали, с твоих убитых дорог в городе, от мэра, чей сынок недавно сбил женщину с коляской, и она осталась инвалидом. Ты ж за эти деньги мандаринки Марине таскаешь, а, следачок? А Лариса Николаевна знает, что из-за тебя ее дочь погибла? Что это ты, м*дила, превысил скорость? А посадили второго, который из-за твоего нарушения затормозить не успел?

Когда Марина спустилась вниз, он больше не хотел притворяться. Пора начать общение.

И он хотел…так хотел услышать теперь, когда она знает, что он в сознании, когда смотрит в его глаза своими сумасшедшими зелёными глазами.

- Плакала по мне? Или вздохнула с облегчением?

- А чего бы ты хотел?

Спросила, перехватывая его запястье и сжимая обеими руками. У нее нежные пальцы, очень тонкие и цепкие. Он привык к ним. Привык к тому, как они касались его тела, как смывали с него кровь и пот. ЕЕ руки возвращали его с того света.

- Чтобы плакала!

Ответил мрачно, потому что знал – она плакала. Потому что слышал эти рыдания и держался за них мертвой хваткой, чтобы призраки не утянули его в бездну. Провел большим пальцем по ее подбородку.

- Вздохнула с облегчением.

Упрямая маленькая сучка. Как же это похоже на нее. Как он адски соскучился по их войне.

- Лжешь…, - палец продолжает гладить, и в ее глазах блестят слезы, ее трясет, как и его от их общей близости, от касаний, – я слышал…как ты просила меня не уходить. Слышал, как молилась. Каждое слово слышал…Марина…

И как вздрогнула после того, как произнес ее имя. Иногда ему казалось, что люди ошиблись, назвав любовь именно так, как она называется. Разве ей название не Марина?

- Тебе почудилось…ты бредил.

- Возможно…

Да, он бредил. Ею. С самого первого взгляда и по сей день. Она его самый жестокий и самый психопатичный бред.

Глава 16