Голос Гройсмана заставляет замереть и покрыться мурашками. На доли секунд становится страшно, что он…заберет Айсберга. Да…заберет того, кого я сейчас и ненавидела, и боготворила одновременно. Того, кто умел сказать мое имя так, чтоб у меня задрожали колени.
В дверях стояли две девочки в зимней одежде. Обе блондинки с очень светлыми глазами. Обе похожи на своего отца… и ни капли на свою мать. Старшая держит за руку младшую. Они испуганы и смотрят на меня с настороженностью и даже каким-то желанием сбежать. И мне тоже очень хочется сбежать. Я как между двух огней. С одной стороны - Айсберг там в подвале, а с другой - его дочери на пороге моего дома.
- Проходите…, - показала рукой на кухню. Ожидала, что они снимут сапоги, но девочки в одежде прошли через узкую дверь и уселись за стол, не снимая пальто. Я обернулась на Гройсмана и прикрыла дверь.
- Что это значит? Почему? При чем здесь я?
Он поплотнее закрыл дверь и отвел меня в сторону в прихожую.
- Их больше некуда везти. Те, кто покушались на их отца, охотятся и за ними.
- Я…понимаю. И что мне делать? У меня что, пункт укрытия? Я…я как-то могу гарантировать их безопасность? Со мной старуха и младенец!
- Не бойся. Они мертвы так же, как и их родители для всех. Угнали машину и вместе разбились. Но тебя это не должно волновать. За вами присмотрят…
То, что он говорил, напоминало какой-то чудовищный фарс. И Петр в подвале, и эти девчонки у меня дома.
- Кто угнал? Четырнадцатилетний ребенок?
- Да. Она умеет водить машину. Отец их учил. Послушай, у тебя единственное место, где безопасно. Сюда никто не сунется. Я выделю охрану, вас будут сопровождать. Деньги, связи - все к твоим услугам. Только попроси.
- Еще несколько недель назад вы говорили, чтоб я забыла про вас!
- Так было, пока…они не пришли ко мне. Эти девочки единственные наследницы состояния президента. Часть истории!
- Я не знаю, я….
Прижал меня за плечи к стене.
- Больше не к кому. Не примешь, придется оформлять в интернат под другими именами или…или избавляться.
Быстро посмотрела на Гройсмана. Он не шутил. Его глаза больше не были похожи на глаза загнанного старика, потрепанного жизнью. И я вдруг начала понимать, кто такой Гройсман и почему он был настолько близок к Петру, а также почему тот его не убрал после моего побега. Таких людей, как Карл Адольфович, не убирают.
- Что значит - избавляться?
- То, что ты поняла. Их собрались везти в епархию. Оставить там при церковном приюте. Это означало отречение от наследства…сама понимаешь, что потом их ожидало.
Вцепилась в его руку и сдавила ее обеими ладонями. Я ничего не понимала. Я совершенно ничего не понимала и понимать не хотела.
- Что я скажу людям? У меня вдруг полный дом…как их прятать? Боже! А если кто-то их узнает?
- Не узнают. Дети были спрятаны от СМИ. Никто их не светил. Петр делал все, чтобы внешность детей не просочилась в прессу. Вплоть до того, что подставляли других детей. И на некоторых фото не они…В этом отношении беспокоиться не о чем. Племянницы, родственницы. Документы им уже выправили, у тебя все будет на руках, и свидетельства о смерти их родителей, и оформленная опека. Обо всем позаботились…
- Кто?
- Я и мои люди. И еще…они не должны знать, что ОН здесь! Дети не умеют молчать!
- И как вы себе это представляете?
- Обыкновенно. Он в подвале, а они в доме…Еще лучше будет, если выйдешь за своего следака и заберешь девчонок отсюда.
У меня все внутри похолодело. О чем он вообще говорит. Что значит выйти за следака и уехать?
- Что значит заберешь? Куда?
- То и значит. Заберешь в тот Мухосранск, где собиралась выйти замуж. Если ЕМУ лучше, оставь на попечительство старой, а сама убирайся куда подальше. Потом девочек увезут. Ты свое уже почти сделала.
В эту секунду мне хотелось вцепиться ему в лицо, в руки, в шею. Просто разодрать его физиономию.
- То есть я выхаживала его, не спала ночами, теперь вы привозите мне его дочерей и советуете выйти замуж и убраться? Я правильно понимаю?
- Тебе за это заплатят!
- Пошел ты к черту! – рыкнула и толкнула Гройсмана в грудь, - Я больше не продаюсь! Убирайся отсюда! И…этих…
Обернулась на двух девочек – они сидели за кухонным столом и смотрели друг на друга. Перепуганные, бледные, с растрепанными волосами и красными глазами. То ли от слез, то ли от недосыпания. Сердце болезненно сжалось, и словно что-то сковырнулось внутри. Мне кажется, точно так же сидела я, когда умерла моя мама. Сидела на кухне, пока мачеха завозила свои вещи в наш дом и выбрасывала мамины.
Гройсман толкнул ко мне конверт.
- Здесь аванс. Остальное на карту. И лучше убраться…
- Сами убирайтесь! И так, чтоб больше никогда не видела! Что мне с ними делать? Им надо учиться! Им…их надо одевать, кормить, они же…они привыкли к другой жизни! Я не подхожу на роль матери, я…
- Ты их родная сестра!
Я застыла, чувствуя, как немеют колени и снова становится тяжело дышать. А он ткнул мне в руки флешку.