Любимая президента

- Да! Он заболел пневмонией! Подхватил в вашем обезьяннике!

А саму трясет. Где Петр? Куда он спрятался? Хоть бы они его не нашли!

- Ты лжешь!

- И где он сейчас?

- Ушел. Сорвался и сбежал. Мы не смогли его удержать.

Смотрит мне в глаза, и левый чуть подергивается. Знает, что лгу, а доказать не может.

- Где племянницы или сестры кто они там?

- Не знаю. Они ушли с Ларисой Николаевной. Я была занята.

- Лжешь! Ты всегда знаешь где твои дети!

- А в этот раз не знала. Что вы ходите? Что вы, блядь, снуете туда-сюда? Где я спрашиваю этот…

Что такое? Боишься оскорбить? Мало ли… правда?  А вдруг все не так уж и печально, и ОН снова придет к власти? Кто ж тебя послал? Убийца? Кто? И где Петр?

- Мы обыскали все. Никого нет. Сзади дома есть черный ход…наверное он сбежал, как только мы постучали в дом.

- Он же ранен! Ищите!

- Все обыскали во дворе и по соседям! Нет его!

В дом вбежал запыхавшийся полицейский.

- Уехал на тачке. Без номеров. Вырвались из-под носа. Я передал по постам…но не знаю как повезет. Они могли выехать на трасу, а там сменить тачку. Как иголку в стоге сена.

- Твою мааать! Патрули на каждом перекрестке! ИСКАТЬ!

Зашипел на меня и выскочил из дома.

- Догнать!

Я выдохнула и сцепила руки. Как? Кто помог? Неужели Гройсман?

В этот момент увидела из окна Ларису Николаевну. О боже нет. Нееет. Только не это. Только пусть не ведет девочек. Гройсман не увидел?

Но она вошла в дом сама. Михаил тут же бросился к ней.

- Где девки?

- Девки в публичном доме, Миша. Ты давно там не был, да? Ооо, я и об этом знаю.

- Где девочки?

- Какие девочки?

Его глаза налились кровью, и он схватил ее за плечи.

- У вас жили две девчонки не врите мне!

- Какие девчонки? Ааа племянницы. Так я отвезла их на вокзал и передала матери.

- Какой на хер матери?

- Не матерись, Миша. Тебе не идет. Матери. Ее выпустили из заключения, и она забрала дочерей.

Он весь дернулся от шока и непонимания.

- В смысле?

- В прямом. Они уехали.

И она пожала плечами.

- Куда?

- Она мне не сказала. А я и не спрашивала. Надоели они мне. Балованные, наглые, дерзкие. Спровадила и забыла. А тебе они зачем?

- Хотел изъять за плохое обращение! – сказала я и помогла Ларисе Николаевне снять пальто.

- Ну вот уже изъяли и слава Богу. Пусть теперь за матерью их бегают. А то выпускают всех или сажают. Правая рука не знает, что делает левая.

- А еще Миша утверждает, что у нас в доме есть человек чье имя произносить нельзя.

- Господь Бог?

- Эммм, наверное. Кто знает, что пришло в голову Мише после того, как сорвалась свадьба. Отомстить беглой невесте почему бы и нет? Да, Миш?

Я округлила глаза и пожала плечами. Лариса Николаевна зло посмотрела на зятя.

- Вон пошел отсюда и козлов своих забрал! Не нашел ничего вот и вали! И чтоб ноги твоей больше здесь не было!

Следователь шмыгнул носом и отвернулся к своим.

- Уходим. Внесите все в протокол.

- Я еще вернусь.

- Не сомневаюсь. А теперь дверь -  вот там!

Глава 19

Когда своих проблем по горло, невольно становишься эгоистом, и чужая жизнь совершенно не волнует. Ни порадоваться, ни посочувствовать нет ни сил, ни желания.

(с) Ульяна Соболева. Отшельник

А ведь оказывается для меня больше не наступит день….Да, солнце встанет и спрячется за горизонт, но больше не будет дня в моей жизни. Когда светло, когда поют птицы и хочется петь вместе с ними, когда плывут по небу белые облака, а горизонт сливается с землей тонкой синей полосой.

ОН исчез. Просто испарился из моей жизни. Вначале я думала, что прячется где-то рядом и вернется. Скоро. Как только сможет. Я ждала телефонного звонка, смс…да чего угодно. Но их не было. Ничего больше не было. Как и у меня слез или крика, вопля боли и отчаяния, искренней тоски от понимания какая я жалкая. Я онемела и смотрела в пустоту. Как будто он умер. Но не для всех. Только для меня. Дал себя почувствовать, даль мне ощутить всю силу его мощного присутствия в моей жизни, в моей душе, в моем сердце, а потом просто умер для меня. И я не могу ни похоронить, ни оплакать, ни попрощаться. Потому что… я лишена любых прав на его жизнь, на его судьбу.

Я смотрю в окно маршрутки, когда еду в центр, а там люди ходят. У них жизнь продолжается. У них все живы, и они сами живы. А я…я опять существую ради моего сына. Его тоже бросили и забыли. Я все поняла, когда прошла неделя, а от Петра ничего. Когда сотовый Гройсмана больше мне не ответил, когда мою карту отменили и заблокировали. Да, на ней больше не было денег, но и ее больше не было. Меня стерли. Ластиком. Легким мановением руки власть имущих. Как жалкую черточку в блокноте.

Глупо как. А ведь я решила, что он растаял, что Айсберг смог отдать мне свое сердце. А там его не было. Дыра в груди, черная, зияющая дыра без чувств и эмоций. И для меня этого человека никогда по-настоящему не существовало. И даже то, что я придумала пропало. Все исчезло. Только простынь в подвале, матрас, подушка с его запахом. И больше ничего. Я спускаюсь туда, лежу на этом матрасе и мне так больно, мне так зверски больно, что кажется я сейчас сойду с ума.