Любимчик Эпохи

Наутро Илюша собрал вещи и, поцеловав спящую Ленку, отправился в аэропорт. Купил билет на первый регулярный московский рейс, поднялся по трапу и рухнул мешком в кресло. Кучками арабских специй в иллюминаторе всплыли горы, насыпанные призрачной хозяйкой из молотого шафрана, корицы и горчичного порошка. Зеркальным блюдцем отразило солнечные лучи безразличное море. «Красивое зрелище напоследок» — вспомнились слова Медины, и Илюша схватился рукой за грудь. Крепко залатанное Родькой сердце больше не хотело держать удар. Оно как-то резко ослабло, повисло тряпкой, распустило упругие клапаны. Дышать было нечем. Илюша на автомате нажал кнопку, стюардесса принесла ему нитроглицерин.

— Я вызову скорую по прилете, — сказала она взволнованно.

— Не н-надо, — ответил Илюша, — сейчас от-т-пустит.

Лоб пошел испариной, руки похолодели, он нащупал вверху на панели колесико вентилятора и направил на себя поток холодного воздуха.

«Только не сейчас, — вертелось в голове, — еще одна маленькая встреча…»

Глава 33. Клапан

В тот день Эпоха нервничала и суетилась. Шарахаясь из стороны в сторону, она несколько раз проходила сквозь меня, и я чувствовал, как ее субстанция лихорадочно вибрировала. Наконец, прилипнув ко мне боком, старуха не выдержала:

— Как долго служат эти ваши клапанные заплатки в сердце?

— Ты о чем? — удивился я. — В каждом организме по-разному…

— А у Шалушика?

— У Илюши была новая разработка, как видишь, двадцать лет служила отменно. Ты что-то заподозрила, Эпоха?

— Знаешь, у меня был в юности роман. Я любила своего учителя. Он бросил меня после первой близости, решил, что я падшая женщина, не целочка, в общем. И назло начал встречаться с моей вражиной — девкой по имени Фаня. Мерзкая такая была, уродина. Так Фаня его быстро охомутала, забеременела и женила на себе.

— Зачем ты мне это все рассказываешь? — Я не видел связи между сердечным протезом и ее девичьей историей.

— Их сын родился совершенно больным, и они мучились с ним всю жизнь, представляешь?

— И что?

— Он неделю назад умер, дожил аж до пятидесяти лет, с ДЦП, с аутизмом.

— И в чем проблема?

— Ему, как юродивому, разрешили мотаться по всему миру, он ведь земную жизнь просидел в одном кресле…

— Эпоха, ближе к развязке!

— Вчера он нашел меня и сказал, что его отец — тот учитель, думал обо мне каждый божий день, корил себя, ненавидел…

— Ты, что ли, была симпатичной в молодости?

— Не знаю. Там, где я росла, не было зеркал. Я о другом. Хорошо, что он не увидел меня такой, какой я стала. Он ведь пытался меня найти… Мечтал бросить семью и жениться на мне.

Я тупил. Эпоха, казалось, бредила.

— А еще его сын сказал, что до момента великого перевоплощения остались считаные дни…

— Перевоплощение кого? Во что?

— Увидишь. Ты точно увидишь это первым.

На кладбище спустились сумерки. Опавшие кусты сирени, так будоражившие меня весной, уродливо растопырились голыми пальцами. К ночи подмораживало, лужи стекленели под тонким льдом, как в застывшем холодце, фиксируя желто-бурые листья. Мелкий вечерний дождь постепенно превращался в белую крошку. Я сильно тосковал в такие дни. Кто бы мог подумать, что нас, бестелесных, так же мучили по ночам холода, как и тех, кто обладал скелетом и плотью. Мои сердечники в клинике часто жаловались: выворачивает суставы в дождь, ноют швы, болит позвоночник… Меня деформировало словно замерзающую лужу, сжимало в тисках, ломало по контуру. Протоны рубились с электронами в моих разреженных атомах, как ангелы с демонами в фильмах про апокалипсис. К моим очертаниям жалась маленькая Настенька, переносившая осень совсем уж тяжело. Она хныкала, терлась вокруг замерзшей кошкой и просила рассказать теплую сказку. Я лепил ей всякий вздор, сказок знал мало. Детство моих пацанов прошло мимо, я не вылезал из операционной. Мятущаяся Эпоха сносила Настеньку вихрем. Малышка кричала, дремавший Саня матерился, гнойная бубонная шобола из других столетий скрипела и костерила старуху, не дающую покоя всему кладбищу. Вдруг на тропинке, ведущей к моей могиле, появилась шаткая фигура. Мы все очнулись и уставились вниз, пытаясь сквозь снежную морось разглядеть ночного гостя. Расхристанный, с рюкзаком через плечо и пакетом из дьюти-фри в руке, к моему захоронению шел Илюша.

— Почему ты без шапки? — возмутился я. — Простудишься, будешь валяться с температурой!

— Застегни куртку, Шалушик, — пуще прежнего заметалась Эпоха, — смотри-ка, у него одна футболка внутри!

— Эй, хирург, видишь, какой он бледный? — захрипел Саня.

— Носогубный треугольник посинел, одышка, предынфарктное состояние, — я присматривался к брату и не мог понять, какого черта ему здесь нужно.

— Дядя, иди домой, иди в тепло! — надорванно кричала Настенька.