Любимец

Когда поварихи с их пустыми жалобами громко ушли, я понял, что не знаю, как войти в дом Сийнико. Для любимца, разумеется, не бывает ключей и закрытых дверей. Он входит куда хочет и когда хочет. Если хозяину это не нравится, он волен выпороть любимца. Но любимец в отличие от человека никогда ничего не украдет ‒ хотя бы потому, что он голый.

Дверь в дом спонсора была заперта. Мне не оставалось ничего, как ждать его возвращения. По старой любимцевой привычке я свернулся колечком на половике у двери и задремал. И никого этим в питомнике не удивил ‒ любимцы всегда спят, где хотят и когда хотят. Так что, засыпая, я понял, как приятно вернуться в шкуру домашнего животного, не звучит сирена, не звенит колокольчик, никто не зовет тебя строиться, соревноваться, биться на мечах или разгружать ползунов.

Я спал, но, как положено, держал одно ухо востро, чтобы на меня не наступили. Поэтому, когда нечто крупное закрыло свет солнца, я решил, что вернулся спонсор, и вскочил. Но это был не спонсор. Это был мальчик Арсений, но на этот раз он стоял не один ‒ он держал за руку странное существо ‒ обнаженную девушку ростом под два метра, коротко остриженную и, если бы не преувеличенные размеры и страшная худоба, ‒ привлекательную.

‒ Мы тебя разбудили, ‒ сказал Арсений, констатируя факт, но не чувствуя в том вины. ‒ Ты вставай. Я Леонору привел.

Громадная девица поклонилась мне ‒ видно, Сеня уже наговорил ей с три короба о моей значимости.

‒ Очень рад, ‒ сказал я раздраженно, потому что не люблю, когда меня будят. ‒ Что у вас случилось?

‒ Ланселот, ‒ сказал Сеня, ‒ надо помочь Леоноре. Она скоро помрет.

‒ Помру, ‒ согласилась Леонора. ‒ Наверное, скоро.

‒ На живодерню грозятся отправить? ‒ спросил я.

Я сразу догадался, что она ‒ плод неудачного эксперимента господ проектантов. Теперь, когда она выросла и оказалась никому не нужна…

‒ Зачем на живодерню? ‒ удивился Арсений. ‒ Она еще пригодится. Только кормят ее по общим нормам, а Леонора растет. Вот и голодает. Я ей вчера половину своей каши отдал.

‒ Так скажите, попросите добавки, ‒ сказал я.

Девица покраснела. Я не осмеливался подняться ‒ потому что, когда разговариваешь с гигантом лежа, остается надежда, что и ты немного гигант. Как только встанешь, ‒ иллюзии развеются.

‒ Они не дают. Они все себе берут, ‒ пожаловалась она. ‒ И они сказали, что если я пожалуюсь госпоже Людмиле или господину спонсору, меня вообще кормить перестанут.

‒ Но здесь же есть воспитатели, врачи…

‒ Они тоже воруют, ‒ сообщил Арсений. ‒ Тут все воруют. Но нам, маленьким, не страшно, а некоторым страшно. А Леоноре совсем плохо. Ты пригрози им, чтобы давали кушать.

‒ Поговорю, ‒ сказал я.

Леонора ушла первой. У нее была такая худая спина, что лопатки норовили продрать кожу.

Я вышел на лужайку и поглядел на солнце. Пятый час.

‒ Эй! ‒ крикнул я вслед Арсению. ‒ А когда обед?

‒ Позвонят, ‒ сказал Арсений.

Я уселся на лужайку ‒ никого близко не было, над питомником царили мир и благодать. Тишина нарушалась лишь курлыканьем улетающих к югу журавлей, порывом ветра, закачавшим вершины старых дубов, да отдаленным детским смехом.

Я понимал, что ничего не знаю. Пока я был любимцем, это меня не беспокоило ‒ рядом существовала госпожа Яйблочко, которая все знала и за себя и за меня. Когда я убежал, судьба моя двигалась такими зигзагами, что мне некогда было задуматься ‒ только бы выжить. А задумываться я начал в школе гладиаторов, хотя и там я был очень занят. Когда добирался до койки, сразу засыпал, да и собеседники мои были не очень умными людьми и мало знали о том, что происходит за пределами комнаты, школы или стадиона. Все они принимали существующий порядок вещей как обязательный, и никто не намеревался его изменить. А каков этот порядок? ‒ размышлял я.

Наш мир управляется мудрыми и всесильными спонсорами. Они пришли когда-то, видно, очень давно, сюда, к нам, чтобы спасти Землю от экологического бедствия.

Спонсорам пришлось очищать наш воздух и воду, восстанавливать планету в первозданное состояние. И когда эта грандиозная задача будет выполнена, спонсоры улетят обратно, потому что им тоже несладко жить так далеко от дома.

Это объяснение вполне удовлетворяло меня, пока я был любимцем. Очевидно, в него верила и добрая госпожа Яйблочко.

В это объяснение не вписывались бродяжки, дикие любимцы, подонки со свалки, но госпожа Яйблочко объясняла мне, что это ‒ несчастные существа, не имеющие крова и постоянной пищи, что их периодически отлавливают и отвозят на перевоспитание. Но ведь Земля так велика, а спонсоров так немного ‒ руки до всего не доходят.

В поразившем меня городе Москве я видел многих людей. Почти все они нарушали главное правило жизни ‒ не одеваться!

Кстати, а почему нельзя одеваться? Такого вопроса раньше я бы себе не задал ‒ понятно: гигиена. А теперь задал, и ответ показался мне очевидным, хоть и неожиданным: чтобы нельзя было утаить что-нибудь от спонсора. Чтобы нельзя было иметь при себе оружие.