Любимое уравнение профессора

Несколько секунд все молчали.

— Вы двое… — процедила наконец Мадам, и ее ногти застучали чуть резче. — Чего именно вы добиваетесь?

Я снова перевела дух.

— Мой сын… натворил что-то ужасное?

Коренёк молчал, опустив голову, и то сплющивал, то расправлял кепку с «Тиграми» у себя на коленях.

— Сперва прошу ответить на мой вопрос, — отрезала Мадам. — За какой, интересно, надобностью ребенок уволенной домработницы хочет встретиться с братом моего мужа?

Свежий лак, отваливаясь от ее ногтей, мелкой крошкой оседал на столе.

— Да что я сделал-то?! — буркнул, не подняв головы, Коренёк.

— Ребенок — уволенной — домработницы… — повторила вдова, будто процарапывая каждое слово. Дважды произнеся слово «ребенок», она так и не взглянула на Коренька. Как, впрочем, и на Профессора. Будто их обоих здесь не было изначально.

— Но, может… дело не в надобности? — возразила я, не понимая, к чему она клонит. — Может, он просто пришел к нему в гости?

— Я взял в библиотеке «Биографию Луи Герига»[25], хотел почитать с ним вместе! — выпалил Коренёк, наконец поднимая голову.

— И в какие же это «гости» может ходить десятилетний к шестидесятилетнему? — скривила губы Мадам, будто ничего не слышала.

— Ради бога, извините, что так побеспокоили вас. Это мой недосмотр. Я искренне прошу прощения.

Коготки Мадам, похоже, скреблись уже прямо в мои барабанные перепонки.

— Но речь совсем не об этом! Я хочу, чтобы мне объяснили: с каким умыслом домработница, которую я уволила, подсылает своего сына к моему деверю?

— С умыслом? — Я подумала, что ослышалась. — Простите, но… боюсь, вы не понимаете. Он просто маленький мальчик, который хочет встретиться с другом. Нашел интересную книжку и решил почитать ее с Профессором вместе. Какое тут еще может быть объяснение?

— Да, конечно. К ребенку у меня никаких претензий. Поэтому я и спрашиваю, чего хочет его мать.

— Я хочу одного: чтобы мой сын радовался, вот и все.

— И для этого впутываете в ваши радости моего деверя? Таскаете его куда-то по вечерам, ночуете в его доме, присматриваете за ним по ночам? Не припомню, чтобы я поручала вам нечто подобное!

Женщина подала чай. Это была очень исполнительная домработница. Выставляя перед каждым по чашке, они двигалась молча и совершенно бесшумно. Было ясно: она не на моей стороне. «Ваши разборки меня не касаются», — будто лишний раз сообщило мне ее лицо перед тем, как исчезнуть в глубине кухни.

— Да, я перешла границы дозволенного, это я признаю. Но никаких умыслов или планов у меня не было… Уверяю вас, причина гораздо проще.

— Значит, что — деньги?

— День… ги?! — Это звучало настолько нелепо, что мой голос сорвался. — Как вы можете такое говорить? Да еще при детях?!

— Но никаких других причин я не вижу. Слишком уж ловко вы окручивали старика.

— Что за глупости?!

— Вы были уволены, это факт. И даже духу вашего здесь больше быть не должно.

— Ну знаете…

— Прошу прощения! — сказала вдруг новая домработница. Она стояла в дверях, без фартука и с сумкой через плечо. — Мне уже пора. Позвольте откланяться.

Сказав так, она выскользнула вон так же бесшумно, как и подавала нам чай. Но все смотрели на нее, пока дверь не закрылась.

Профессор от задумчивости совсем окаменел, а кепка на коленях Коренька уже превратилась в тряпку. Я глубоко вздохнула.

— Это же просто дружба, — сказала я. — Разве ходить в гости к друзьям — преступление?

— Дружба? Кого и с кем, позвольте узнать?

— Да всех троих — моего сына, меня и Профессора.

— Боюсь, вы себя обманываете. — Мадам покачала головой. — Никакой собственности у моего деверя нет. Всю свою часть наследства он давно спустил на учебу, которая так и не принесла ему ни гроша.

— Но при чем здесь мы?

— У брата моего мужа нет никаких друзей. Никто никогда не приходил к нему в гости.

— Ну что ж… Значит, мы были первые?

И в эту секунду Профессор поднялся.

— Нельзя! — услышали мы. — Мучить детей — нельзя…

Он вытащил из кармана листок, выхватил карандаш и быстро написал на бумаге какие-то знаки. И, припечатав записку к центру столешницы, вышел вон. Двигался он решительно, будто с самого начала знал, что поступит именно так. Ни гнева, ни замешательства, одно лишь уверенное спокойствие.

Взгляды всех, кто остался, устремились к записке. Очень долго никто из нас даже не пытался пошевелиться. На квадратном листке была выведена одна-единственная формула:

e^πi + 1 = 0.

Все молчали. Лишь коготки Мадам то и дело постукивали по столешнице. Но глаза ее, пылавшие ледяной яростью еще минуту назад, как будто понемногу оттаивали. И превращались в глаза человека, знающего о гармонии чисел не понаслышке.