Любимое уравнение профессора

Через пару дней я получила извещение от «Акэбоно», в котором мне предлагалось вернуться на свое прежнее рабочее место в доме Профессора. То ли Мадам сменила гнев на милость, то ли просто невзлюбила новую домработницу, а никого взамен у агентства уже не нашлось, — этого я так и не поняла. Чем закончилась история с нелепыми обвинениями в мой адрес, мне также не сообщили. Но как бы то ни было, Профессор завоевал для своей карточки очередную, одиннадцатую голубую звезду.

Позже, прокручивая эту историю в памяти снова и снова, я не уставала поражаться ее загадкам. Что за таинственные причины заставляли Мадам так безжалостно увольнять меня и так абсурдно противиться тому, чтобы Профессор виделся с моим сыном?

Я больше не сомневалась: в тот вечер, после бейсбольного матча, это она шпионила за нами из садика под окном. Но, представляя, как пожилая дама прячется в кустах, стискивая свою трость и волоча покалеченную ногу, я почти забывала о своих обидах и уже просто жалела ее…

Иногда, впрочем, меня посещали и такие сомнения: а может, само обвинение в том, что я зарюсь на чьи-то деньги, она сочинила для маскировки, а на самом деле просто ревновала меня? Ведь эта одинокая женщина уже столько лет, хотя и по-своему, питала к Профессору искреннюю привязанность, а тут вдруг возникла я, как бельмо на глазу? И может, появляться в особняке она запретила мне вовсе не из желания отгородить себя от Профессора, а чтобы скрыть от меня свои чувства к нему?

Вновь на старую работу я заступила 7 июля — в праздник Танабата[26]. Когда Профессор встретил меня в дверях, записки трепыхались на его пиджаке точь-в-точь как фестивальные бумажные ленточки, на которых влюбленные пишут свои пожелания. Листок с моим портретиком и закорючкой квадратного корня все еще болтался у него на манжете.

— Сколько ты весила, когда родилась? — спросил он. Уже что-то новенькое.

— Три кило двести семнадцать грамм, — ответила я, хотя это был вес при рождении Коренька, а своего я не помнила.

— Два в степени три тысячи двести семнадцать минус один? Простое число Мерсенна! — пробубнил он жизнерадостно, удаляясь к себе в кабинет.

За прошедший месяц «Тиграм» удалось вернуться в гонку за титул. После сокрушительного ноу-хиттера Юфунэ хорошую защиту они укрепили еще и достойной атакой. Но где-то с конца июня удача совсем отвернулась от них, — проиграв шесть матчей подряд, они позволили «Гигантам» вырваться вперед и сползли аж на третье место.

Замещавшая меня домработница, явная мастерица отбивать чужие мячи, была настоящей педанткой. Все книги в кабинете Профессора — трактаты, теоремы, задачники, которые я даже тронуть не смела, боясь прогневить их хозяина, — та женщина разгребла и расставила на полках ровными рядами, а что не влезло, так же аккуратно, томик к томику, выстроила на платяном шкафу и в щели между диваном и полом. Принцип сортировки книгу нее был только один: по размеру. Спору нет, теперь в кабинете стало просторней. Но мудрейший порядок, копившийся в недрах этого хаоса столько лет, был подорван до основания.

Увидев все это, я тут же вспомнила о жестянке из-под печенья с бейсбольными карточками. Хвала небесам, она тут же нашлась — теперь она служила подпоркой для книжного ряда. Энацу внутри был целехонек.

Но как бы ни елозили «Тигры» по шкале первенства и как бы разрушительно ни прибирались без меня в кабинете, Профессора было не изменить. Уже через пару дней все усилия прежней домработницы растворились, точно волны в песке, и в берлогу Профессора вернулся ее первозданный хаос.

Записку, оставленную Профессором ровно в центре стола, я сохранила бережно. Мадам очень любезно предпочла не заметить, как аккуратно я сложила листок пополам и спрятала в портмоне, под фотографию Коренька.

Чтобы разобраться в формуле, я отправилась в библиотеку. Конечно, спросить у Профессора было бы проще, но я сердцем чуяла, что пойму его послание куда глубже, если покопаюсь во всем сама. Предчувствие это было неуловимым и необъяснимым. Но постепенно я начала ориентироваться в числах примерно так же, как в буквах историй или нотах мелодий. И моя интуиция говорила мне: в этой коротенькой формуле заключено что-то очень важное для всех нас.

В последний раз я приходила в библиотеку прошлым летом, когда Кореньку для школьного проекта понадобились книги про динозавров. Уголок с книгами по математике оказался на втором этаже, в самом конце восточного крыла. Там было безлюдно и тихо.

В отличие от книг в кабинете — потертых, истрепанных, с крошками от еды и следами профессорских пальцев, — библиотечные книги о числах были такими чистенькими и строгими, что и приближаться к ним не хотелось. Подозреваю, многие из них так и останутся нераскрытыми на века…

Я достала из портмоне уравнение Профессора.

e^πi + 1 = 0.

Его обычный, уверенный почерк. Скругленные знаки, шершавый грифель, но все цифры прописаны внятно, а нолик в конце выведен особенно бережно, не спеша. Совсем убористая даже для небольшого листка, эта формула выглядела скромно и одиноко.