Любимцы Богини

Соленый пот раздражал глаза, растекался щекотливыми струйками по спине и груди. Создаваемые вентиляторами мощные, но влажные и теплые потоки воздуха не спасали от жары. Василий, сидя на месте оператора правого борта, писал письмо Лене, нещадно перечеркивая неудачные фразы. Письмо все равно нужно было переписывать начисто, потому что на листе, то там, то здесь виднелись кляксы от капающего со лба пота. Шел шестой час после сброса аварийной защиты реакторов – постановка парогенераторов на хранение. Рядом, положив голову на пульт, дремал Марат Петрович, которому, как и Василию, некуда было спешить. Он остался дежурным по ГЭУ вместо командира реакторного отсека. Только что ушел на базу командир первого дивизиона.

– Иди, отдохни! Ничего с твоим железом не случится! – напутствовал его Михайлов.

Василий писал о том, что дела его идут успешно. Это было правдой. Во время выхода в море он, наконец, смог посидеть за работающей установкой. Все было понятно и все получалось. Михайлов сказал комдиву-раз: «Еще один выход, и можно разрешить работу под наблюдением!» Это он так похвалил его! На самом деле не закрыто больше половины зачетного листа. Написал про показавшийся смешным случай на смотре, как адмирал пытался застегнуть воротник кителя у лейтенанта. О взаимоотношениях с помощником и злополучных политзанятиях писать не стал. Зачем портить настроение. В конце письма сделал приписочку: «Целую, люблю!». Засомневался! Слишком много телячьих нежностей! Вычеркнул «люблю». Тщательно вытерся полотенцем для того чтобы приступить к написанию чистового варианта. Только полез в сейф за бумагой, как динамик «Каштана» прохрипел:

– На корабль прибыл дежурный по живучести!

Затем голос из него спросил:

– Михайлов есть?

Через несколько минут дежурный по живучести, белобрысый капитан 3 ранга, хлопал Михайлова по плечу:

– Привет старому морскому бродяге! Ну, как у тебя дела?

По фамильярности обращения чувствовалось, что они с Маратом Петровичем старые знакомые. Михайлов пожаловался, что анализы питательной воды пока никакие, и сколько времени они протянут с постановкой парогенераторов на хранение, неизвестно.

– Хорошо! Не буду Вам мешать, тревогу просто запишем, – войдя в положение сказал капитан 3 ранга, – хотя обстановка к «лапше» не располагает!

– Что-то случилось? – насторожился Марат Петрович!

– Да не что-то! Вчера всех командиров внезапно в штабе собрали. Экипаж сто пятьдесят второй экстренно вызвали!

– Зачем? Они же в ремонте, только с автономки пришли!

– В поселке говорят, наши горят в Корейском проливе. Есть погибшие!

– А кто у нас там? Двести двадцать первая?

– Она!

– А в поселке, откуда знают?

– Вражьи голоса! «Голос Америки», «Би-Би-Си»!

Дежурный по живучести ушел в направлении 8-го отсека и вскоре вахтенный сообщил о его убытии, а Михайлов еще долго, почесывая затылок, переваривал мрачные новости.

– Вы считаете, что это правда? – решился спросить Василий.

– Хотелось бы верить тому, что это ложь! Подождем делать какие-либо выводы. Если что-то серьезное, то днем уже будет известно!

Василий знал, что К-221 входила в ту же серию из шести атомных подводных лодок, что и К-30. И хотя противник презрительно называл эти корабли из-за их высокой шумности «слепыми бандитами, вооруженными до зубов», атомные подводные лодки этого проекта хорошо зарекомендовали себя в противостоянии авианосным ударным группам 7-го флота ВМС США.

Днем новостей не прибавилось, и приехавшие из поселка офицеры и мичманы знали только то, что уже было известно Василию. Через три дня, утром, после проворачивания оружия и технических средств, старпом собрал экипаж в торце пирса. Он рассказал, что 21 августа, на подводной лодке К-221, находившейся на боевой службе в Филиппинском море, произошел пожар. В результате пожара погибли четырнадцать человек, имена и фамилии которых уточняются. Причины пожара расследуются. Это все, что он об этом знает. За старпомом выступил зам. Он объявил о просьбе командования сдать посильную денежную сумму для помощи семьям погибших и организации похорон. Еще через три дня Василий узнал, что он участвует в обеспечении похорон погибших. С напарником, мичманом, он должен был в составе траурной процессии нести один из многочисленных венков к месту погребения погибших, плоской вершине небольшой сопки прямо напротив штаба. На ней, уже день и ночь, работали стройбатовцы. Они сооружали широкую, выложенную мраморной плиткой лестницу, ведущую на вершину сопки, и подготавливали места для могил. Из любопытства Василий забрался по еще недостроенной лестнице на вершину сопки. Место для похорон было выбрано красивое. С сопки открывался вид на бухту Петровского, со стоящими у пирсов подводными лодками. За волноломом виднелся залив Стрелок, остров Путятин и игловидные скалы «Три Брата» на выходе из залива. После похорон на сопке должны были соорудить памятник в виде рубки подводной лодки.

«Хорошее место», – подумал Бобылев, глядя на залив, но передумал, представив, как будет холодно и противно на продуваемой всеми ветрами вершине приморской зимой.