Любимцы Богини

– Место найдется, товарищ майор! – вытянулся прапорщик. Так, на ближайшие трое суток, определилась судьба Василия.

Офицерская камера, кстати, оказалась рядом, налево от выхода из коридора. Василий обратил внимание, что на запоре не было замка. Обитатели офицерской камеры встретили его без интереса. Три офицера, все моряки, даже не повернули головы в его сторону. Один задумчиво смотрел в окно, а двое других о чем-то негромко переговаривались.

– Спать, сидеть разрешается только после отбоя, – сказал приведший его начальник караула, бравый капитан, в начищенных до блеска сапогах. Показав на металлическую сетку привинченной к стене койки, добавил:

– За нарушение – дополнительные часы строевых занятий. Матрас принесут.

И только когда капитан закрыл дверь, находящиеся в камере ожили. Откуда-то появилась колода карт и обрывок бумаги с расписанной пулей. Разместившись на одной из коек, по-прежнему не обращая на него никакого внимания, сокамерники с азартом продолжили прерванную игру.

– Здравствуйте! – сказал, немного помявшись, Василий.

– Здравствуй, если не шутишь, – ответил один из игравших, не поворачивая к нему лицо. Что-то знакомое послышалось Василию в голосе ответившего лейтенанта. Профиль лица окончательно убедил его: «Да это же Вертинский!».

– Квадрат? – спросил для верности Василий.

– Квадрат! – ответил тот, и, бросив карты слез с койки. – А ты меня, откуда знаешь?

– Помнишь, на остановке мы с тобой!

Квадрат не дал ему договорить:

– Механик!!! Кто это тебя так? Узнать невозможно! Значит, богатым будешь!

Квадрат протянул ему руку.

– Нашему полку прибыло, – громко сказал он, обращаясь к кому-то из игроков, – потом расскажешь, что с тобой случилось. Для начала приведи себя в порядок! Пойдем, покажу, что тут для этого есть.

Офицерская камера оказалась с удобствами. Оказывается, в ее состав входили еще два помещения, в которые можно было пройти, не выходя из нее. Кабинка душа с двумя умывальниками и туалет. Туалет являлся частью общего на улице, но был отделен от него стенкой и вход в него был возможен только из офицерской камеры.

– Ты извини, кусочка мыла не найдется? – спросил Василий у Вертинского, не найдя ничего похожего в умывальнике.

– Сейчас, совсем забыл, что у тебя ничего нет, – откликнулся на просьбу тот.

Кроме мыла Квадрат принес станок с новым лезвием:

– Все, что есть! Горячей воды нет, мойся той, что есть. Не стесняйся, кроме уборщицы тети Моти здесь никто из женщин не бывает.

Почти час понадобился Василию, чтобы более-менее привести себя в порядок. Пятна крови на кремовой рубашке, погонах и майке отстирались. Брюки кое-как оттерлись. Стирать их он не решился. Не сразу, но нашлось место для сушки. Голый по пояс Василий вернулся к картежникам.

– Если хочешь, присоединяйся, – предложил Квадрат.

Василий отрицательно покачал головой, и Вертинский потерял к нему интерес. Медленно потянулись тусклые дни заточения. Картежники играли целые дни напролет, прерывая свое занятие только на завтрак, обед, ужин, прогулки, а Василий или ходил из угла в угол, или сидел, на холодном полу, думая об одном и том же, как жить ему дальше. На разговоры друг с другом особенно не тянуло, и все же, из скупых коротких фраз сокамерников и из того, что ему рассказал Вертинский, удалось узнать, кто, за что сюда попал.

– Я единственный сижу за дело! – гордо заявил он Василию на одном из перекуров в умывальнике. – А вы все без вины виноватые!

Если не вдаваться в подробности, его заявление соответствовало действительности. Сам Квадрат отсиживал последние сутки из пяти, объявленных ему командиром дивизии, за драку в ресторане поселка Большой Камень. Обычное дело, что-то не поделил с местными. Вообще-то она была четвертой по счету с того момента, как Василий впервые столкнулся с ним на остановке. Вертинский был одной из тех редких необузданных натур, которые не могут найти применение своей бьющей ключом первобытной энергии в обычной жизни. Примеры таких людей есть даже в истории. Например, Толстой – Американец, родственник Льва Толстого. За дуэли и дебоши родственника классика во время плавания на корабле высадили на острове, откуда его, за это же самое, через некоторое время изгнали туземцы. Принимая участие в драках, Вертинский никогда не отрицал своей вины. Он просто считал, что по-другому жить не может.

Василий же был, по его мнению, ярким примером несправедливости. Мало того, что жестоко избит неизвестными, но и за это еще и наказан водворением на гауптвахту.