Любимцы Богини

Василий идет в последних рядах. Куда спешить? Вокруг, в стрекоте тысяч цикад экзотическая тропическая природа. Вот домики, которые он видел с пирса. Их несколько десятков. Теперь понятно, почему рядом с ними не было видно людей. В них никто не живет. На стенах видны следы разрушений. Выбиты оконные рамы, отсутствуют двери. На некоторых разобрана черепица. Илистое мелководье, обнажившееся при отливе, усеяно черепками разбитой посуды. Странно все это. Каким вандалам понадобилось разрушать пригодные для жилья дома и выбрасывать в море такое количество битой посуды? Дальше дорога проходит через кокосовую рощу. Возле каждой пальмы Василий задирает голову, чтобы с восторгом и восхищением полюбоваться колышущейся на ветру высоко вверху гигантской кроной удивительного дерева и его увесистыми, похожими на пушечные ядра, плодами. Следующий раз нужно обязательно взять фотоаппарат! Опять же не понятно, для чего их изящные стволы обмотаны ржавой колючей проволокой? Сразу за рощей развалины небольшого, одинокого, раскрашенного цветными узорами строения. Это буддистская молельня. Моряки останавливаются возле нее и удивленно замолкают. Узоры на стенах составлены из рельефных свастик. Для жителей Советской страны, в которой не понаслышке свастика ассоциируется с бесчеловечными преступлениями фашизма, это шок. В этой нищей стране поклонялись фашисткой символике? Плисецкий успокаивает всех. Оказывается, свастика символ солнцеворота, который был священным знаком древних арийских племен, в библейские времена пришедших в Европу из Азии. Фашисты создали миф о том, что они являются наследниками арийцев и присвоили себе этот знак. В настоящее время этот символ почитается в некоторых восточных религиях. Заместитель командира пояснил, что часовню, как и дачные домики прислужников сайгонского режима, мимо которых они только, что проходили, разрушили возмущенные вьетнамцы после изгнания американцев.

Вот и пляж. Не самое лучшее место для купания. У берега на волне видна тонкая сизоватая нефтяная пленка, которую ветром прибивает сюда от стоящих вдали кораблей. Но сейчас на это никто не обращает внимания. Раздевшись, все бросаются в море. Не стал исключением и Василий. В таком теплом море он еще никогда не купался. Почти совершенно не чувствуется разница между температурами воздуха и воды. И все же, никто не хочет выходить из нее. Минут через двадцать уставший от заплывов, нырков и выныриваний Василий плюхнулся на влажный песок у самого среза воды. Только здесь он обратил внимание, что на песке, там, где они раздевались, возле развесистого куста какой-то местной колючки, сидят на корточках трое вьетнамских военных с автоматами. Вьетнамцев заметили и прогуливающиеся по берегу и наблюдающие за купающимися старший помощник с заместителем командира по политической части.

– Замполит! Пойдем, посмотрим, что они там делают. А то в одних плавках назад не хочется возвращаться! – услышал Бобылев голос Авдеева.

– Пошли, – согласился Плисецкий.

Василий встал, и глубоко зарывая ступни ног в раскаленный песок, чтобы не обжечься об него, пошел за ними. Очень хотелось ему посмотреть на вьетнамцев вблизи. Похожие издалека на низкорослых и щуплых мальчиков, в военных куртках и несоразмерно больших пробковых шлемах цвета хаки на маленьких головках вьетнамцы дружно заулыбались подошедшим и залопотали что-то непонятное. Василий с неприятным удивлением обратил внимание на брошенные ими прямо на песок автоматы. Для человека, который в течение пяти лет чистил и смазывал, берег как зеницу ока свой «Калашников», это показалось кощунством.

– Что они хотят? – спросил старпом у зама.

– А что я переводчик, что ли!

Василий первым уловил в кошачьих звуках их языка, что-то знакомое исковерканное – «цыгарета».

– Сигареты просят! – пояснил он.

– Ну, дайте им по сигаретке! – предложил старпом.

– А чего ты лейтенанта заставляешь? На свои жилишься? – ехидно заметил зам.

– А, да! – недовольно пробурчал старпом, вытаскивая из-под резинки плавок помятую пачку «Родопи». – Забыл!

Он выдал каждому вьетнамцу по сигарете, даже дал прикурить от своей фирменной никелированной зажигалки:

– Курите на здоровье, мужики!

– Сипасибо! – ответили вьетнамцы.

Постепенно вокруг вьетнамцев собрался весь экипаж. Матросы даже пытались говорить с ними на каком-то тарабарском языке. Но кроме двух, уже услышанных исковерканных русских слов от них ничего нельзя было добиться. Василий, присмотревшись, заметил, что это только издалека они похожи на детей. Вблизи можно было увидеть глубокие морщины на их темно-желтых личиках.

В конце концов, моряки потеряли к вьетнамцам всякий интерес. Старпом распорядился на всякий случай выставить вахтенного у одежды. Выходя на берег, устав от водных процедур в очередной раз, Бобылев увидел, что вьетнамцев нет, но возле места, где они сидели, стоит группа моряков во главе с боцманом Орловым.

– Да, за такие вещи у нас бы сразу под трибунал! – подойдя, услышал он его голос.

У ног собравшихся лежал брошенный, кем-то из вьетнамцев автомат. Боцман поднял его и отсоединил рожок: