Любимый с твоими глазами (СИ)

- Вы правы, не звонил. Но, Алиса Степановна, если бы он не хотел, чтобы я вас нашел, не думаете вы, что дал бы свою карту?

Какую карту? Сначала я правда не понимаю, смотрю на него нахмурившись, Кистаев улыбается только шире, мол, ну? Дошло? А до меня ведь дошло… что я дура просто. Это я виновата.

Аптека… я заплатила в аптеке из-за принципиальной гордости, а ему ничего не сказала…

- Дошло? - поднимает брови, кивает, - Дошло. Жаль, конечно, но на что вы рассчитывали? Непонятно. Олег вас ненавидит, а еще он на многое способен. Ну… это вам известно лучше, чем мне.

Но Олег этого не делал…

- Умный парень, - тем временем усмехается Кистаев пару раз, - Оставил свою сучку в городе, как хлебные крошки. Она задает разные вопросы, провоцирует меня. Специально. Олег же действительно умный, а как иначе щенок выбился в князи? Сначала поступил в серьезный университет сам, потом взобрался еще выше. Через вашу постель, конечно, но, как по мне, в борьбе за власть любые средства хороши. Да и постель с вами делить — одно наслаждение.

Он было тянет ко мне свои грабли, но я отшатываюсь — смешу его еще больше. Кистаев сжимает кулак, чтобы скрыть неловкость ситуации, потом расслабляется и жмет плечами.

- Не так сложно для мэра пробить собственность, вам ли этого не знать? А ему подавно это известно. Что ж. Спасибо. Видимо, увести вас у него были причины, но по итогу, я также уверен, что он получил, что хотел.

Звучит мерзко, а намек ясен по порочному взгляду, от которого я сразу же отворачиваюсь. Ублюдок…

Но Олег этого не делал… так легко становится. Я ведь знаю, что он за мной придет. Откуда-то, но так четко и ясно, что мне на плечи ложится теплое одеяло спокойствия, от которого я перестаю трястись, как осиновый лист.

Он придет.

***

Забавно, как спустя столько времени ты реагируешь на привычное место. Дорога — резонирует. Деревья — тем более. От знакомого поворота на меня будто из ведра выливают целую гору мурашек, потому что я наконец-то дома. Через пару минут вижу знакомую крышу, за ним фасад, ворота, подъездную аллею. Внутри так тепло вдруг и так горько…

- Вот вы и дома, Алиса Степановна, - Кистаев шепчет, я на него по-прежнему не смотрю.

Во все глаза разглядываю дом, где когда-то провела столько счастливых дней. Забавно еще вот что: когда-то это место подсвечивало солнце, а теперь стало таким заброшенным. Серым. И фасад потрепало время, и участок, ворота, мои воспоминания… они вдруг предстают картинками с истлевшими краями. Когда-то мне было здесь хорошо, и я благодарна за эти минуты. Всегда буду. Детство мое, как ни крути, счастливым было, но теперь…Что-то изменилось. Я здесь чужая, и дом чужой. Он изменился.

- Мой отец здесь? - тихо спрашиваю, Кистаев усмехается.

- То, что от него осталось.

Дверь с моей стороны открывается, и меня грубо достают из салона, как какую-то куклу. Неприятно. Я давно не позволяю относиться к себе как к объекту неживому, а раньше, помню, делала это постоянно. И для отца, для мамы, для Олега…

Кажется, я действительно изменилась, особенно ярко это понимаю, когда вырываю руку и гордо задираю нос.

- Сама пойду, не трогай меня, головорез чертов.

Слышу смешок головореза, да и Кистаева, но взглядом не удостаиваю — много чести!

Иду. Страшно, а все равно иду. По-настоящему жутко мне становится, когда я захожу в прихожую, и в нос ударяет резкий запах лекарств. Смертельный, фатальный, «последний». По спине бежит еще одна порция колючих мурашек, а сама я проглатываю густую слюну и делаю шаг к широким двустворчатым дверям. За ними пищит аппарат.

Пи-пи-пи…

Мне не нужно спрашивать, чтобы знать: папа жив. Или то, что от него осталось.

Он там.

Требуется еще пара мгновений, чтобы снова стать сильной и толкнуть тяжелые, будто в миг ставшие гранитными, створки. Когда-то светлая, богатая гостиная теперь не имеет ничего общего с прошлым. Шторы завешаны тяжелыми гардинами, вещей нет. В полукруглой части огромной комнаты, где раньше стоял большой стол, теперь миллион аппаратов и кровать. А на ней мужчина…

Нет, я бы его никогда не узнала, от отца действительно мало что осталось. Высохший, серый, жалкий…Когда-то он дышал жизнью, как дракон огнем, а теперь — скелет, обтянутый кожей. Слабый… черт, какой же он слабый.

Замечаю, как слезы скатываются с глаз, лишь когда они ударяются и разбиваются о кожу моих рук. Господи, что же с тобой стало, папа?..

- Степа-а-а-а… - тянет Кистаев, и я вздрагиваю.

Совсем забыла о том, что он здесь есть. Что здесь в принципе кто-то есть, но мне кладут руку на шею и тащат в сторону постели. Уже не спрашивают — именно тащат, я ведь ловлю ступор внутренний. Тяжело это, несмотря ни на что, видеть своего отца в таком состоянии. И каким надо быть ублюдком, чтобы держать больного человека в заложниках?! Твою мать!

Меня силой сажают на стул рядом с постелью, а Кистаев гаркает.

- Степа!

Я снова вздрагиваю, и внутри разбивается что-то, когда я вижу, как он грубо стучит ему по щекам. Чтоб ты сдох! Клянусь, я впервые в жизни желаю кому-то сдохнуть — но сейчас! Это просто ничтожно!