Любимый с твоими глазами (СИ)

Это сон? Это… нет, я ничего не понимаю. Может быть это смерть? Я умерла? Но в следующий миг я слышу свое имя громко, отчетливо.

- АЛИСА!

И открываю резко глаза.

Комната вокруг все та же темная и «забытая», пахнет лекарствами, пищит аппарат. Олег сидит рядом на коленях, трясет меня с бешеными глазами, а я, как по башке ударенная. Ничего не понимаю…

- С тобой все нормально?!

- Она пришла в себя?! - папа. Это папа! Его голос сейчас гораздо сильнее, хотя по-прежнему отдает слабостью.

А у Олега течет кровь.

При виде этого развода, моя нижняя губа начинает трястись, слезы буквально прорезают себе путь наружу, колят нос, отдаются в голову, но Олег мотает головой.

- Не сейчас.

Как это не сейчас?! У тебя рана! От пули! Но я не могу произнести этого в слух, тянусь к ней, а потом вдруг вспомню: выстрелов было два. Жадно, бешено осматриваю его всего — цел? Или мне так хочется? Господи…

- Алиса, малыш, - зовет меня снова, бережно берет лицо в ладони и в глаза смотрит, - Все нормально. Ты в безопасности, хорошо?

Киваю. Потому что сейчас, да… здесь и сейчас я ему абсолютно верю. Как иначе? Он закрыл меня от пули… он спас меня. Олег мог умереть, но оттолкнул меня и закрыл собой. Я пробую эту мысль на вкус, кручу, как Кубик Рубика, только с одним важным нюансом: у моего все грани имеют один цвет, и как не поверни эту мысль — смысл не меняется. Олег меня поставил важнее себя.

?????????????????????????? - Ответь мне, девочка, - снова говорит, - Тебя не задело? Все хорошо? Ты в порядке?

- А ты? - еле слышно спрашиваю — усмехается.

- Я переживу. Вставай.

Поднимает меня аккуратно, но быстро, правда, когда я хочу обернуться, не разрешает.

- Нет, не смотри.

А папа говорит.

- Забери у него свои документы, Олег.

Кивает, но отходить не спешит — смотрит на меня, словно ждет разрешения. Папе это не нравится.

- Олег, не медли! Кистаев мертв, но если кто-то слышал выстрелы, вызовут полицию. Соседи знают, что он сюда ездит, и он все еще мэр.

- Об этом можете не переживать.

- Все равно. Вам нужно уходить!

Олег снова кивает папе и хочет повернуть меня на выход, но я мотаю головой и цепляюсь за железное основание кровати.

- Нет, а как же он?

- Алиса, уходи.

- Но как же, пап? Я...

- Алиса, - строго повторяет папа, - У-хо-ди.

Я вдруг понимаю, что это последний раз, когда я его вижу, и это меня душит. Слезы текут таки сами по себе — безвольный процесс, болезненный. Да, я его ненавижу, но одновременно так люблю…Он вырастил меня, учил, любил — а он любил. Я знаю это совершенно точно: он меня любил.

- Папуля…

Подбегаю к его кровати и крепко обнимаю, уткнувшись в плечо.

- Папочка…

- Алиса, ты должна бежать. Вас здесь не было.

- А ты? Что с тобой будет?

- Я уже труп, девочка моя. Помнишь? «Не жалей мертвых, Гарри. Жалей живых. Особенно тех, кто живет без любви…»*

Не могу сдержать короткого смешка. Мы с папой обожали Гарри Поттера. Когда я плохо читала — он читал мне его, а потом уже я начала читать ему вечерами. Папа всегда выделял на это пару часов, даже если был очень занят. А фильмы? Господи, мы их просто обожали. Помню, на одиннадцать лет папа принес домой сову, которая держала письмо в клюве. Конечно не в Хогвартс, а на мой праздник (который тоже был в стиле Гарри Поттера с надувным замком-все-таки-Хогвартсом). Я тогда так счастлива была…Сова еще белая-белая, мягкая, красивая…

- Папуль…

- Алиса, прости меня, доченька…

Слышу слезы в его голосе, а когда отрываюсь от его измученного, худого тела, вижу их уже в живую. Наверно, надо было бы ненавидеть его до конца своих дней, да? А я не могу так. Отпустить его с чистым сердцем, наверно, единственное, чем я смогу отплатить за все года, когда он был хорошим отцом.

- Я прощаю тебя, папуль. Все хорошо.

Он кивает пару раз, снова берет мою ладонь и крепко ее целует. Сжимает мое сердце. Этот момент, наверно, один из самых ярких во всей моей жизни — настоящее прощание с детством. С папой…

Олег медленно, тихо подходит сзади. Он не хочет нам мешать, я это чувствую, дает мне время, хотя, спорю на что угодно, ему сейчас дико больно. В его теле по-прежнему пуля, однако я снова не могу просто уйти. Пока не могу.

- Олег, можно твой телефон? - тихо прошу, оборачиваюсь, но вижу — сам не достанет.

Спрашиваю глазами:

- Можно?

- Да.

Достаю аккуратно, а потом нажимаю на кнопку сбоку и улыбаюсь. С экрана на меня смотрит наш с Олегом малыш: улыбается, конечно же, чумазый весь, но такой красивый…

- Пап, это Давид.

Я показываю ему фотографию внука, потому что знаю: если он умрет и никогда его не увидит, я себя не прощу. Мне это надо. Я считаю, что так будет правильно. Для меня.

Папа смотрит на него с нежностью, с какой смотрел на меня всегда, и я рада, что сделала это. Правда рада.

- Он на тебя похож, - тихо смеюсь и мотаю головой.

- На Олега.

- На тебя.

Олег тоже тверд в своих словах, и когда я смотрю на него, тверд и во взгляде, а папа шепчет.

- Спасибо, что сберег ее, Олежа. Береги и дальше. Я доверяю тебе.

Звучит, как благословение, но сейчас об этом думать некогда. Папа мотает головой и указывает на дверь: