Любимый с твоими глазами (СИ)

Карусель — это вращающееся устройство для катанья по кругу с сиденьями в форме кресел, лошадей, лодок и прочего. У моей карусели не было ни лодок, ни лошадей или прочего, только бесконечный калейдоскоп болезненных решений. Какой выбрать гроб? Какие цветы? Фотографию? За последнюю неделю я пересмотрела кучу разных фотоснимков со всем этим «сказочным» набором — и это было просто ужасно. Мама прилетела вместе с дядей Женей, они взяли очень многое на себя, но этого все равно было недостаточно. Я находилась будто в ступоре. Вокруг бежала жизнь, как бурный ручей, сменялись дни и ночи, а мне казалось, что я стою на месте. Просто наблюдаю со стороны, и только Давид меня как-то мог расшевелить.

Сын прекрасно понимал, что случилось что-то плохое. Он уже тогда ночью все понял. Конечно не спал, ждал нас, и Олегу пришлось прятать свою рану, чтобы его не напугать. С ней они, кстати, разбирались вместе с Андреем. Как люди военные, желавшие посвятить этому жизнь, они знали, что нужно делать, и делали это за закрытой дверью его кабинета. В кустарных условиях, так сказать, а потом Олег уехал в Москву на пару дней — все-таки показаться врачу было необходимо. Я осталась с Кристиной и ее семьей, но потом все равно уехала к Леше. Все-таки, как бы Андрей не старался, мне было сложно с ним общаться после того, что было в прошлом. Он улыбался, а я помнила, как когда-то эта улыбка означала оскал.

Но вот настал день похорон.

Я стою перед зеркалом, поправляю свое черное платье, хмурюсь. Давид за мной наблюдает. На нем очень милый костюм, и, клянусь, если бы не эта ситуация — я бы его непременно нафоткала в разных позах. Красавчик ведь! Вы только посмотрите…

- Ты такой милый, - улыбаюсь мягко и подхожу.

Сын грустит. Я понимаю: слишком погрузилась в проблемы, совсем на него не обращала внимания, и мысленно пообещала себе, что непременно это исправлю. Чуть позже. Он поймет. Я знаю.

Подхожу и присаживаюсь перед ним на корточки:

- Надо только галстук твой завязать.

- Я не знаю, как.

- Можно я помогу?

Давид пару раз кивает. Я снова ему улыбаюсь, берусь за края тоненькой «веревочки» и заплетаю нехитрый узел, а он молчит. Молчит ровно до того момента, как не будет «готово», потом оценивает еще пару секунд и наконец улыбается, как только он умеет — живо и широко.

- Ого! Ты где научилась так делать?!

- Папа всегда носил галстуки, и мама ему их завязывала. Потом и меня научила…

Выходит как-то слишком горько, так что даже малыш чувствует и снова сникает: дура. Господи, Алиса! Какая же ты дура!

- Эй… - мягко тереблю его за коленку, - Малыш, прости меня, ладно? Я слишком погрузилась во все это, но, обещаю, когда мы вернемся домой, я устрою тебе лучший в мире отпуск!

- А как же работа?

- Ты же слышал этого придурка? Он все сделает, чтобы меня уволили.

- Не сможет, - фыркает сын, - Ты — лучшая. Кто от тебя откажется?

Я улыбаюсь. Нет, это ведь действительно так мило, что впору лишь улыбаться и умиляться: спасибо.

- Тогда мне точно дадут еще пару недель. Погуляем по Питеру, сходим в театр… Эм… хочешь? Можем слетать с бабушкой на море. А хочешь? Съездим в Карелию.

- Мне все равно, лишь бы с тобой.

- Тогда решим, - мягко целую его в щечку, а когда хочу отстраниться, он вцепляется мне в шею и крепко обнимает.

В носу тут же свербит. Мне так стыдно становится, что я не замечала своего ребенка…но ему не это нужно. Давид вдруг шепчет…

- Мам, мне очень жаль, что твой папа умер…

Господи. Нет, теперь я точно не смогу сдержаться и начну плакать, прижимая сына к груди. Чувствую, что вот-вот прорвет, словно плотину, которую я пытаюсь укрепить руками, а без толку это. Бессмысленно. Все знают, что так ты напор не сдержишь, да и рано или поздно он все равно вырвется.

Но только не перед Давидом…он и так слишком сильно напуган и расстроен. Нет. Только не перед ним!

Титаническим усилием я все-таки заставляю свою истерику перенестись на пару часов дальше, выдыхаю и отрываюсь от Давида с улыбкой.

- Спасибо, малыш. Ну все? Пошли?

- Мам?

- М?

- А папа с нами поедет в отпуск? Можно было бы в ту деревню…

- Извини, малыш, но в ту деревню мы не вернемся, а папа…

А что папа? Олег рядом. Он тоже помогает, как может. Например, как-то извернулся и ускорил процесс выдачи тела, а еще нас с сыном не коснулось расследование. Молодой следователь Алексей вызывал меня к себе всего один раз и то «для галочки». Протокол уже был составлен, и вопросов мне никто не задавал — только подпись поставила и ушла. Краем уха я слышала, что такая щедрость благодаря Алене: это она привлекла этого парня, у которого, как оказалось, очень влиятельный отец. Также, благодаря их общим усилиям, моего отца не коснулось страшное клеймо «убийцы». Своей «бравой» командой они вытащили на свет все грехи Кистаева, поэтому версия следствия была таковой: бывший мэр Тулы, больной, изнемождённый, защищался до последнего перед лицом криминального элемента, который проник во власть путем темных инсинуаций.

И это все ради меня.