Любимый цветок фараона (СИ)

— Ты дочь Ти, но не моего отца, слышишь? Это только Асенат могла умереть или Никотриса, и не одной из них я не желаю жертвовать. А ты, ты просто мне жена, и у нас будет другой ребенок, слышишь? А Асенат, Асенат, когда придет время родит Райе законного наследника, а этот папирус сожги. Он уже ничего не значит! Слышишь меня?

Но Нен-Нуфер не слышала. Тогда фараон прижал ее к груди, уже не заботясь о животе, и попытался заглянуть в полные слез глаза.

— Неужели ты могла подумать, что я спокойно пожертвую тобой, которую люблю так, как людям не дано любить! И молчала все время, ты молчала, зная про послание. Сколько же тайн ты хранишь еще, мой прекрасный лотос, ответь мне!

Но Нен-Нуфер ничего не отвечала. Она глядела на него и не видела.

— Нен-Нуфер, — позвал фараон тихо, и так же тихо она ответила ему:

— За моей спиной больше нет Хатор. Теперь она за твоей. И какое же злое у нее лицо…

Нен-Нуфер ударилась лбом ему в грудь, но он сумел обернуться, но никого не увидев, попытался поднять голову жены, чтобы забрать поцелуем боль, но Нен- Нуфер вскрикнула, и через мгновение он почувствовал, что кровать под ними стала мокрой.

— Я позову врача, слышишь?

Он вновь попытался распрямить сгорбившуюся жену, но опять не увидел ее лица.

— Не нужно врача, — простонала Нен-Нуфер. — Великая Хатор сказала, что я получу сына. Его не получишь только ты, лгун!

— Тебе нужен врач!

Теперь она глядела ему в глаза, и фараон не смог сдержать дрожи.

— Боги не знают прощения для лгунов, слышишь меня, Райя?

— Тебе нужен врач! И я позову его.

— Сожги папирус. Пусть никто не знает про слова Пта, которые не горят. Которые выжжены на твоем лбу. Неужто ты не видишь их в зеркале?

Фараон продолжал крепко держать ее за плечи, боясь, что она опрокинется с кровати.

— Я вижу их в твоих глазах, их не сжечь! Прошу, доверься мне, моя любовь! Я сейчас приведу врача…

— Сожги папирус!

Фараон кивнул и, схватив послание с мокрой простыни, бросился к светильнику. Папирус запылал. Только в этот раз он не глядел на пламя, постоянно оборачиваясь к постели, боясь за Нен-Нуфер, и не заметил, как пламя подобралось к пальцам, но он не вскрикнул, а молча приложил обожженные пальцы к мочке, кляня оставшиеся в ушах серьги.

— Я позову врача! Не вставай с кровати.

Однако с порога ему пришлось вернуться, чтобы подхватить скорчившуюся Нен- Нуфер.

— Дыши, просто дыши, — рука скользила по согнутой спине царицы, вбирая проступивший на шее пот. Он не стал поднимать ее с циновки обратно на кровать.

— Дыши, мой прекрасный лотос, отпусти боль…

Нен-Нуфер откинулась ему на плечо и прошептала:

— Я люблю тебя, Райя. Люблю даже за ложь, которая подарила мне почти год счастья… Но Хатор не простит тебя, сколько бы я ни молила ее нынче…

— Я позову врача, — шептал фараон, собирая губами со лба жены испарину. — Позволь только положить тебя обратно на кровать.

— Оставь меня здесь. Мне привычнее на циновке… Пока она служила мне постелью, Боги слышали меня…

Фараон поднялся, но тут же вновь пал на колени, чтобы удержать голову Нен- Нуфер.

— Ты ударишься так!

Но новая схватка уже скрутила тело царицы, и ее стон поглотил слова фараона.

— Кекемур!

Фараон помнил, что именно он находился сейчас ближе всех к царским покоям.

— Кекемур! — закричал он громче.

Но стражник не шел.

— Я велела им всем не приходить, — простонала Нен-Нуфер, приподнимаясь на локтях, и фараон вновь с трудом сумел спасти ее лоб от встречи с напольными плитами.

— Кекемур!

Наконец юноша прибежал на зов, но не посмел переступить порога царской опочивальни, потому что царица корчилась на полу, а фараон стоял перед ней на коленях, крепко держа голову.

— Сюда! — фараон продолжал кричать, хотя юноша стоял уже в двух шагах от него, вцепившись пальцами в юбку. — Держи ей голову, олух!

Кекемур рухнул на колени и подставил руки. Нен-Нуфер продолжала метаться, и фараон не решился полностью доверить ее юноше. Кекемур в панике переводил взгляд с одного царственного лица на другое. Оба были смертельно бледны. Фараон сильнее нажал ему на руку, но стражник не мог пошевелиться.

— Держи ей голову, остолоп! Чтобы она не билась об пол! Никого не подпускай к ней!

Фараон надел ему на палец перстень, обличающий его в отсутствие повелителя властью над всяким, даже самим визирем.

— Гони прочь любого, кто посмеет приблизиться к вам!

Кекемур оглох, в голове шумел страх и прилившая к лицу кровь. Он уже прижимал тело Нен-Нуфер к груди, но тогда оно еще не принадлежало фараону. И голос, который раздавался сейчас под сводами дворца, не принадлежал фараону. Это кричал обезумевший от страха супруг.

— Никого не впускать! — фараон отдавал приказы всем подряд, и плотная стена стражи встала у него за спиной у входа в царские покои. На крики, несмотря на поздний час, сбежались и прислужники, и придворные, но фараон ничего не объяснял. Он бежал к конюшням, и за ним бежали все остальные. Только с конюшим он раскрыл рот, приказав немедленно вывести прогулочную колесницу, и наконец повернулся к дворцовой толпе:

— Я еду за Пентауром. К царице, кроме жреца Пта, никто не войдет. Это мой приказ!

— Ты не можешь ехать сам!