Любить — это так просто!

   — Джереми — хороший человек, чуткий, внимательный. Он мне нравится. Но когда я пытаюсь анализировать свои чувства, интуиция подсказывает, что сейчас я не уверена в себе, вот потому и сомневаюсь во всем.

   — А сеньор Трент? Он уже признался вам в любви?

   — Нет, но я чувствую, что он меня любит, хоть ни на чем и не настаивает, не торопится... Наверно, из уважения к моему состоянию...

   — Сеньор Трент — джентльмен.

   — Да... — Джейн вздохнула.

   — Ну ладно, мне пора на кухню, иначе ужина вы не дождетесь. — Мануэла похлопала Джейн по руке. — Я предупредила сестру, что приду к ней ночевать. Подам ужин, уберусь на кухне и уйду. — Она лукаво улыбнулась и вышла из комнаты.

   Джейн не призналась экономке, почему хочет остаться в доме одна, но догадаться было нетрудно. Конечно, Джереми прямо не говорил, что хочет с ней сблизиться, но частенько держал за руку, целовал в щеку, всячески проявлял свою симпатию. Джейн не сомневалась, что он к ней неравнодушен.

   Джереми сразу понял, что она пытается справиться с обрушившимися на нее несчастьями по-своему. В то время как остальные знакомые советовали ей сосредоточиться на лечении, чтобы поскорее встать на ноги, Джереми считал, что врачевание души важнее медицинских процедур.

   В течение многих лет Джейн занималась исключительно своей профессией, отдавала ей все силы. Ни на что другое времени просто не было. Теперь все иначе. Она получила возможность не спеша оценить и другие дары, которые предлагала жизнь.

   Джейн понимала, что врачи правы, говоря, что ей следует вернуться к работе, но последовать их совету не спешила, хотя и скучала по своим маленьким пациентам. Часы тянулись бесконечно, если рядом не было Джереми. Впервые она могла сосредоточиться на личной жизни. И чем лучше узнавала Джереми, тем больше ценила его общество, осознавала, что прежде упускала нечто очень важное.

   Джереми относился к ней с уважением и состраданием, ни разу не проявил настойчивости, не принуждал к интимной близости, отчего ее влекло к нему еще сильнее. Она была готова вновь почувствовать себя женщиной — любимой и желанной.

   Прошло две недели, прежде чем Джейн набралась храбрости и спросила, не откажется ли он поужинать с ней как-нибудь у нее дома. Джереми взял ее за руку, заглянул в глаза. Потом сказал:

   — Ничто не доставит мне большего удовольствия.

   Конечно, Джейн сомневалась, понял ли он, чего она хотела: побыть с ним наедине, чтобы он обнял ее, может быть, даже овладел ею. Потому так и волновалась.

   Напольные часы у входа пробили шесть раз. Джейн охватило смятение. А вдруг она ошибается, предполагая, что Джереми испытывает к ней физическое влечение? Разве можно его осуждать, если окажется, что ему претит заниматься любовью с калекой?

   Джейн закрыла глаза. Из кухни доносилось пение Мануэлы. Как ни странно, звук ее голоса немного успокоил Джейн. Она перевела дыхание и упрекнула себя за излишнюю нервозность. Господи, ну с чего ей так нервничать?

   Скажи ей кто-нибудь год назад, что она впадет в жуткую панику от одной только мысли о романтическом ужине наедине с мужчиной, она бы весело рассмеялась. У нее хватало иных забот, чтобы придавать значение подобным пустякам. Первые несколько часов после того, как ее сбил пьяный водитель, было неясно, выживет ли она. Когда кризис миновал и ее жизнь оказалась вне опасности, встал вопрос, сможет ли Джейн снова ходить, вернется ли к профессии врача — то есть к той жизни, которую вела раньше.

   Врачи были настроены оптимистично. С каждым днем ее состояние улучшалось, но одно было очевидно: до полного выздоровления далеко, на ноги она встанет не скоро. Процесс восстановления будет долгим и мучительным. Ей еще повезло: следовало благодарить Бога, что она осталась жива. Однако Джейн не могла настроиться на положительный лад: чем дольше длилась болезнь, тем глубже становилась ее депрессия.

   Само провидение послало ей Джереми Трента. Он интуитивно понял, как ей тяжело. Его тихие слова ободрения действовали на нее благотворно, успокаивали и утешали. Он оказался настоящим другом, способным помочь человеку, попавшему в беду, проявлял поистине беспредельное терпение и чуткость.

   Однако Джейн запрещала себе думать об интимных отношениях, пока не поговорила с Марком Крински, хирургом-ортопедом. Тот просто рот разинул от удивления, когда она поинтересовалась, можно ли ей заниматься сексом без ущерба для процесса выздоровления.

   — Сексом? — переспросил он, стараясь скрыть изумление.

   — Мое женское естество не пострадало, Марк. Только спина.

   Придя в себя, он упер руки в бока и взглянул на пациентку с притворной суровостью.

   — Я ломал голову, как заставить тебя выйти из дому и заняться делом, а ты спрашиваешь, можно ли тебе шататься по барам, чтобы кого-нибудь подцепить!

   — Я сама решу, с кем, как и когда, Марк. Скажи только, безопасно ли это и насколько велик риск.

   Врач покраснел еще гуще, чем она.

   — Извини, Джейн, ты застала меня врасплох. Я не хотел тебя обидеть, — откашлявшись, пробормотал он. — Самое лучшее, что ты можешь сделать, — это вновь ощутить полноту жизни: умственно и эмоционально.