Любить не модно

– Верни Егора, хорошо? – без колкости, а со всей искренностью говорю. – Ты должен идти до конца.

– Так и будет.

– Хорошо, – медленно отступаю назад и молюсь, чтобы не останавливал, чтобы отпустил.

– Крис?

О боже, не надо! Отпусти меня!

Крепкими руками обхватывает сзади, разворачивает к себе лицом и прижимает к груди, заключая в объятия.

– На нас все смотрят! – сиплю, глотая слёзы.

– А я на тебя в последний раз, – носом утыкается в изгиб моей шеи. – Спасибо…

– За что?

– Что не поставила меня перед выбором.

– Зачем? Твой выбор был очевиден, – со всем отчаянием, сжимая в кулаках ткань его рубашки.

– Это не так, – шумно выдыхает и ещё крепче меня к себе прижимает. – Это не так…

– Прощай, Мить, – пытаюсь отстраниться и прячу полные слёз глаза. – И… не вини себя. В жизни всякое случается и… и возможно… просто возможно…

– … это ещё не конец, – заканчивает за меня и выпускает меня из объятий.

– Если это судьба, – отвечаю с печальной, но искренней улыбкой, – возможно, мы однажды ещё встретимся.

– Если это судьба, – повторяет Митя, и уже в следующий миг на него налетает Рома, скрывая от моих глаз его лицо.

Дверь за моей спиной хлопает, и холодный осенний воздух остужает кожу лица.

Прощай, «Клевер».

Прощай, этот город.

Спасибо, что заставил меня повзрослеть.

Я начинаю сначала. С чистого лица. И с улыбкой.

Глава 27

Один из Людей в чёрном, по приказу дяди Лёни, изволил отвести нас в Москву, заняв водительское место. Отец же мой в это время тихонечко похрапывал на соседнем сидении.

Мы с мамой едем сзади. Она вот уже битый час пытается вывести меня хоть на какой-нибудь разговор, но каждый раз удручённо вздыхает и, как заезженная пластинка, повторяет одно и то же: «Всё будет хорошо, Крис. Всё наладится. Держи, скушай вкусняшку».

Тошнит меня и от её пустых слов, и от вкусняшек. Молчу всю дорогу, не отрывая взгляда то от сумеречного леса за окном, то от бескрайних полей, то будто под гипнозом смотрю, как белой змейкой извивается разметка на дороге.

– Вернёмся в Москву, заживём по-новому! А там глядишь, и в Лос-Анджелес вернуться сможем, – говорит мама таким тоном, словно предвкушает нечто воистину будоражащее. – Ты наверняка по друзьям соскучилась, а, Крис?.. Уверена, и они по тебе тоже.

Я не вернусь в Лос-Анджелес.

Только маме и отцу пока что об этом знать не стоит. Оставлю новость сюрпризом на своё совершеннолетие, чтобы уж наверняка ничего предпринять не смогли. А зная отца, услыхав он от меня о подобном решении, уже завтра в Штаты отправит, а там и законы другие; гражданства у меня два, так что ещё три года придётся во всём родителям подчиняться.

А я не хочу.

Я свободы хочу.

Хочу собрать себя по кусочкам и хоть чего-нибудь добиться своими силами, своими руками и своей головой. Закончу школу, получу аттестат, сниму квартиру, или комнату, устроюсь на работу. И если жизнь за год более-менее наладится, там уже и о поступлении в институт можно будет подумать.

Думая обо всём этом, если честно, становилось немного легче. Думая о том, как буду самостоятельно строить свою жизнь и будущее, без чьего-либо давления, без навязанного мнения и без зависимости от тех, кто в любой момент бросить может, в любой момент нож в спину вонзить может, – действительно становилось легче. Наверное, мне была необходима вся эта встряска, чтобы произошла глобальная перестройка личности, чтобы привычное устройство жизни перестало казаться незаменимым и идеальным, а ценности, что годами мне прививались, показались вдруг глупыми и даже немножко смешными. Ведь деньги не могут заменить любовь и искренность, что ждёшь от близких, тепло, что ищешь в их объятиях и утешение в глазах. Семья должна быть едина, дружна, высока и нерушима, как защитная стена… В семье не бросают друг друга, ведь тогда… стена разрушится, как шаткий спичечный домик.

Моя семья была разрушена.

И пусть мама с папой до конца своих дней будут делать вид, что всё хорошо, что не случилось ничего ужасного, я-то знаю – ничего уже не станет прежним. Потому что доверия уже не будет. Потому что я больше не тот котёнок, который так любил помурлыкать папочке, выпрашивая какую-нибудь дорогую побрякушку. Я теперь другая. Я стала сильнее. Я даже смогла отпустить того, кого полюбила. И главное – я сделала это с чистым сердцем.

***

С грустью, но с уверенностью в том, что отныне нет ничего, с чем бы ни справилась, задремала. Разбудила телефонная вибрация в кармане толстовки и сперва подумалось – сплю, всё ещё сплю, ведь иначе с чего бы ещё Жене звонить мне в одиннадцатом часу ночи? Она знает, что в Москве я буду только за полночь.

Но это был не сон – это был сущий кошмар, обрушившийся мне на голову огромным снежным комом.

– Крис?.. Крис, прости, что так поздно, я… я…

– Женя, что случилось?! – потребовала в трубку высоким голосом, так что аж папа заёрзал на переднем сидении. В голосе Жени звучали нотки тревоги, испуга, а уже в следующий миг она сорвалась на горький плач:

– «Клевер» сгореееел… Крииис… «Клевер»… он… он сгореееел…