Любить не модно

Отец подхватил меня в тот момент, когда ноги подогнулись, и я осела на обочину. Вырвал у меня телефон, на что я в ответ закричала как умалишённая, что мне нужно обратно, чтобы он немедленно отдал приказ этому придурку в чёрном разворачивать машину и везти меня к нему, к Мите, в больницу! СЕЙЧАС!

Но отец не стал меня слушать.

Отец редко меня слушает.

И тогда я закричала о том, как сильно их с мамой ненавижу. О том, как сильно презираю их двоих и до конца своей жизни не прощу.

Отец просто подхватил меня на руки и запихнул в машину, приказав водителю заблокировать двери, как только тронемся. Водитель так и поступил. И мои слёзы, моя истерика, мой жалкий хрип в последствии, ничего не изменили… отец никогда не делает что-либо против своей воли, что-либо, что может помешать его планам. А план у него был один – вернуться в Москву и жить так, будто мы, как и раньше грёбаная счастливая семейка!

– Ненавижу, – всё ещё шипела я, когда машина въехала в город и огоньки многоэтажек замаячили за окном. – Ненавижу. Вас всех. Ненавижу.

Позже, уже спустя несколько дней затворничества в своей комнате, я узнаю от Жени, что ожоги на теле Мити оказались не особо серьезными, и он уже идёт на поправку. Алина практически поселилась в его палате, а по делу о поджоге открыли следствие.

Через две недели я узнала, что Митю выписали из больницы, а дело о поджоге закрыли, свалив всю вину на старую проводку. Что не удивительно, учитывая то, кем отец Никиты работает. Прокурору ни к чему испорченная репутация, а его сыну ни к чему клеймо поджигателя и уж тем более тюремный срок… Но это не мешает жителям маленького городка шептаться и плодить слухи о частном предпринимателе, который долгими месяцами пытался уговорить владельцев «Клевера» продать ему здание и землю, на которой оно стоит.

Женя сказала, что это дело и яйца выеденного не стоит, исход был очевиден. И даже если на месте преступления и были найдены доказательства, способные уличить Ника в поджоге, от них быстро и без шума избавились; во всяком случае, в дело ничего подобного занесено не было, и виной пожару стала обычная старая проводка. Так ведь часто бывает.

Ещё через две недели, Женя сообщила, что владелец земли, на которой стоял «Клевер», то есть по документам Алина, продала её Нику практически за бесценок, ведь средств, чтобы строить новое здание, вкладывать их в открытие кафе, у неё попросту нет. Я спросила Женю, как на это отреагировал Митя, но Женя понятия не имеет. Однако мы с ней сошлись во мнении, что вряд ли он был в восторге от этой идеи.

Что касается меня… день рождения я свой хоть и не отметила так, как того желала моя навязчивая мать, но смогла наконец почувствовать его – право принимать собственные решения. И как только с депрессией было покончено, заявила, что съеду на съёмную квартиру, как только получу аттестат о среднем образовании.

Реакция родителей оказалась даже лучше, чем я могла себе представить. Точнее… у отца она попросту отсутствовала: выслушав меня, он молча вышел из гостиной, и уже спустя минуту хлопнула входная дверь. А мама… ну, да, тут ничего нового – она попросту разрыдалась.

Вместо частной школы, я потребовала оформить меня в обычную – районную, и честно отходила на занятия все оставшиеся до выпускного месяцы. Всё это время Женя поддерживала со мной связь, хвалилась успехами в учёбе, свиданием, на которое пригласил её задрот из параллельного класса, и платьем, в котором собралась идти на выпускной вечер, с ним же – с задротом из параллельного класса. Я же… мало чего рассказывала Жене о своей жизни в Москве. Потому что и нечего было рассказывать. Одноклассники у меня оказались довольно приветливыми, ну либо это я просто перестала вести себя, как богатенькая сучка… Атмосфера дома оставляла желать лучшего, хотя… пожалуй, можно сказать, что маме лучшего желать и не приходится. Та полностью вернулась к своему статусу ни в чём себе не отказывающей жены олигарха и вечно где-то пропадает со своими не менее богатыми подружками: то на дневном чаепитии, то на шопинге, то вон в Мексику недавно отдыхать летала.

Отец же весь в работе. Я вообще его редко вижу. Но… в те минуты, что застаю его дома, понимаю, что он всё ещё не теряет надежды отговорить меня от принятия «Самого глупого решения в твоей жизни, котёнок», и уговорить даже не думать отказываться от его возможностей, ведь он уже договорился с каким-то там важным другом «прописать» меня в лучшем университете Москвы.

Папа привык видеть меня несерьёзной.

И папа понятия не имеет, насколько я серьёзна в этот раз.

После выпускного он наконец сдался. И, клянусь, даже расчувствовался, крепко прижав меня к себе и не своим голосом залепетав:

– Котёнок… когда же ты успела так вырасти?..

«Тогда, когда ты меня бросил, папа», – подумала, но вслух говорить не стала, и обняла его в ответ.