Любить Нельзя Бояться. После насилия

Однажды моя мама в тот момент лежала на кровати и смотрела телевизор. Она редко вмешивалась в воспитание нас отцом, когда он был трезв. Сдерживая всхлипывания, я тщетно искала инструмент для стирания ошибок. Видя, что я не могу найти лезвие, мама спросила, что я ищу. В моем горле встал комок. Я не смогла вымолвить ни слова. Тогда она вскочила с кровати и, схватив меня за волосы, начала трепать. Я с ужасом прикрыла лицо руками. «Что ты ищешь? – кричала она. – Отвечай!» – «Лезвие!» – наконец вырвалось у меня. Она порылась еще раз в тумбочке и, найдя упаковку лезвий, швырнула ее в мою сторону. «Надо отвечать, когда я спрашиваю!» – скомандовала мама, словно пытаясь оправдаться за свое необычное поведение, и вышла на улицу. Несмотря на это, я любила и уважала ее. По крайней мере я не припомню других случаев, где она меня так несправедливо наказывала.

Жестокость этого мира отнимала у меня желание быть его частью. Я не хотела расти, чтобы вступать во взрослую жизнь, полную негативизма и агрессии. В отношениях взрослых я видела эти невидимые нити, которые каждый пытался тянуть на себя для осуществления власти над другими. Как мне кажется, именно поэтому я спасалась фантазиями, жила в своем собственном закрытом мирке, куда никого не пускала. Только позже я поняла, что мне нравятся эротические фантазии о принуждении. Они помогали мне отмахнуться от чувства вины и стыда. Но лишь на третьем десятке жизни я приняла это как факт. Потому что все мое детство и юношество я себя чувствовала в образе дикого волка. И считала, что пройти весь свой жизненный путь можно, только оскалив зубы. Теперь я так не думаю. Я поняла, что вокруг есть люди, которым можно открыться. Я поняла, что прощение, как целительный нектар, способно залечивать самые глубокие раны. Я поняла, что принятие себя такой, какая ты есть, это здорово. Это помогает приобрести гармонию твоего внутреннего мира с внешним. Мои родители так и не научились ни прощать, ни принимать себя. Это печально.

Моя мать никогда не смогла смириться с тем, что ее муж Антон, после того как они стали жить вместе, не был на уровне ее ожиданий. Всю свою сознательную жизнь, даже сейчас, я слышу от нее критику по отношению к отцу. Все, что бы мой отец ни делал, будь то мини трактор для копки картошки, гидромотор для водяной скважины, постройка гаража, ремонт обычной розетки, было обречено на поломку или непригодность еще до завершения проекта. Мама всегда жаловалась, что кухонные ножи не наточены, крыша протекает, краны постоянно ломаются. Несколько лет отец занимался пчеловодством. Помню, он сам мастерил небольшие ульи по прочитанной им где-то методике, объясняя это тем, что пчелы будут давать больше меда. Мне как ребенку было интересно наблюдать за отцом в процессе. Это лучше, чем терпеть его дебош. Кроме того, мы уплетали мед в сотах за обе щеки. Как можно говорить, что меда нет, если вот он, по бороде течет! Но мама постоянно сравнивала его с другими: «Вот Вовка Плетнюк пчеловодством в прошлом году занялся, так у него уже две бочки меда! А у тебя только четыре трехлитровых баллона!» Видимо, отец не мог больше выносить этой критики и, напиваясь вдоволь хмельных напитков, выплескивал всю свою злость на нее. Даже в возрасте, когда жить остается буквально чуть-чуть, они не поняли смысла жизни и не смогли простить друг друга. Да, может, чувство жалости и есть, так как здоровье моего отца в 74 года сильно пошатнулось. Но это далеко не прощение.

Именно теперь, когда я осознала, что в любой момент может настать тот час, когда судьба оставит меня сиротой, я стала чаще писать отцу, да и матери тоже. Я говорила им что люблю их. Я расспрашивала их о прошлом, поскольку раньше никогда не интересовалась моими предками. А теперь я хотела знать все: как звали моих прародителей? Что они пережили в послевоенные годы? Как их воспитывали? Кем они мечтали стать? Как они познакомились? Кем работали? Многие вопросы, клубящиеся в моей голове как рой пчел, оставались без ответа. Я писала отцу в WhatsApp, но каждый раз он просматривал сообщения и не утруждался ответом. А иметь субъективное мнение только со стороны матери было неправильно. Поэтому мне пришлось откровенно идти на таран, расколов порок недосказанности, как ледокол пронзает глыбы льда на северных морских путях. И я писала ему:

«Папа, у тебя плохая привычка не отвечать на мои сообщения. Нетрудно же ведь пару слов написать! Но меня это не удивляет – в нашей семье коммуникация никогда не была на высшем уровне. А жаль, ведь главная проблема, мешающая семейному счастью, – это недосказанность».

На что он мне ответил: «Я в депрессии. Это связано со здоровьем.»