Любить ненавидя

Головня же недоуменно уставился на Троцюка. Последние действия развивались перед его глазами настолько мимолетно, что он так и не мог сообразить, действительно ли существует пленка или ее все-таки нет, и вообще, за фотоаппаратом побежал круглолицый эксперт или просто выскочил из кабинета, подчинившись какому-то понятному лишь ментам сигналу. Трагикомедия какая-то, честное слово!

– Вы чего, Андрей Иванович? – видя замешательство просто-таки изменившегося в лице Головни, осторожно спросил начальник райотдела.

– Барда-а-ак, – опустив голову, тихо, еле слышно произнес бывший прокурор.

Однако, несмотря на не первую молодость, Троцюк на слух пока что не жаловался.

– Андрей Иванович, можете меня обижать сколько угодно, только это все равно не значит, что я обижусь, – упрямо произнес он. – Не понимаю…

– Нет, это я не понимаю, – спокойно, не повышая голоса, перебил его Головня, снова садясь на стул. – Извини, Петрович, наверно, я, действительно, чего-то не понимаю. Видать, потихоньку выпадаю из обоймы.

– Да ну что Вы, Андрей Иванович, в самом-то деле? Чего не понимаете? Чего?

– Я не понимаю, будет у меня в руках пленка или не будет, – с досадой посмотрел в глаза начальнику райотдела бывший прокурор. – Я не понимаю, что здесь вообще происходит. Я не понимаю…

Теперь наступила очередь Троцюка перебить своего собеседника.

– Андрей Иванович, дорогой… – присев рядом, добродушно начал он и положил свою руку на руку Головни. – Не сердитесь, выслушайте, пожалуйста. Ну, не виноваты же мы, в конце концов, что все течет, все меняется. Прогрессирует, понимаете. Увы, как ни крути, наше время проходит.

Троцюк умышленно сделал акцент на слове «наше», чтобы не обижать бывшего прокурора, хоть был значительно моложе и уж никак не относил себя к его поколению.

– Компьютеризация сплошная! – разведя руками, продолжил начальник райотдела, всем своим лицом, опять же в угоду Головне, показывая невероятное сожаление по этому поводу. – Ну, без пленок нынче фотоаппараты. Без пленок, понимаете! Компьютер в фотоаппарате, понимаете. Пиксели там всякие, шмиксели, я и сам, если честно, с трудом соображаю, что там есть, чего нет. А вот пленки нынче точно нет.

Головня сидел молча.

– Так что не расстраивайтесь, Андрей Иванович, очень Вас прошу. Давайте-ка лучше еще по стопочке опрокинем.

Троцюк открутил крышку на бутылке и налил по полрюмки коньяку себе и Головне. Бывший прокурор сидел, подперши голову руками, и не отвечал.

– Да принесет он сейчас фотоаппарат! Не сердитесь, Андрей Иванович. Вы что ж думаете, если пленки нет, так снимки уничтожить нельзя. Еще как можно! Ну что, по маленькой?

– Да не сержусь я, – вдруг грустно вздохнув, сказал Андрей Иванович. – Правду ты сказал, проходит наше время. То ли оно летит, то ли мы на месте стоим.

Головня поднял рюмку, цокнулся с начальником райотдела и одним махом выпил. Крякнув, он виновато улыбнулся и повертел головой:

– Да и чего я, в самом деле, вцепился в этого парнишку. Это уже на какой-то, понимаешь, старческий маразм походить начинает, честное слово. Ну, фотографирует себе пацан – так фотографирует. Может, действительно, нравится человеку, его же право. А я тут разошелся, ворчун старый…

– В-о-о-т, узнаю прежнего Андрея Ивановича, – повеселел Троцюк. – А то я уж совсем растерялся, думаю, не верит мне Андрей Иванович, и все тут. Ну что, по третьей, за дам-с!

– Разве что на донышко, – согласился Головня, но веселья начальника райотдела не поддержал.

Выпив как и положено, стоя, третью рюмку, бывший прокурор сразу же засобирался.

– Пойду я.

– Так куда пойдете, – засуетился Троцюк, снова бросаясь к телефону. – Буквально одну минуту. Сейчас же фотоаппарат принесут – сотрем все, что там не так. Ну, Андрей Иванович?

Головня резко поднялся со стула и положил свою руку на руку Троцюка, обхватившую телефонную трубку:

– Да ладно, Петрович, ты уж сам разберись, что там и к чему. Лады? Ну, бывай!

Он протянул своему давнему приятелю руку. Начальник райотдела облегченно выдохнул:

– До свидания, Андрей Иванович. Вы уж не обижайтесь, если что не так.

– Да какие обиды. Это ты не смейся над стариком. Ей-Богу, что за муха меня укусила. Нашел из-за чего серчать. Жаловаться вздумал! Вот чудак-человек!

Бывший прокурор виновато улыбнулся, качая головой из стороны в сторону, подхватил свои вещи и, не одевая куртку, скрылся за дверью.

– Елене Константиновне, детям от меня отдельный привет! – крикнул вдогонку Троцюк.

Он весело хмыкнул, вспомнив раздражение, с которым Головня ввалился в его кабинет, резво, развернулся на пятках и, подойдя к столу, принялся убирать в шкаф бутылку, рюмки, тарелку с остатками нарезанного лимона.

В дверь снова постучали.

– Войдите!

– Вот, товарищ полковник, принес.

Запыхавшийся от бега Михайловский, моргая ресницами, протянул вперед руку с фотоаппаратом.

– Поздно! – угрюмо отрезал Троцюк, но уже больше для формы, для поддержания затухающей интриги, и, развернувшись и заложив руки за спину, пошел к окну.

– Так, то…, – хотел было объяснить эксперт, но начальник райотдела не дал ему договорить.