Любить своего врага

Воин Скал снова взял фонарик и принялся рисовать сам. Быстро, ловко, привычно. Звезды одна за другой ярко вспыхивали, их соединяли уверенные линии. Женский портрет на полнеба — глаза, брови, пышные локоны. Сначала я самонадеянно думала: он изображает меня. Однако портрет приобретал все большую четкость, и я все ясней видела свою ошибку. С неба смотрела мать. Ее вечно тревожные глаза, тонкая складка меж бровей, опущенные уголки красивых губ. Она ведь умерла совсем молодой…

— Мама, — выдохнула я беззвучно.

Хрустально светящийся лик висел в небе. Раньше считали, что в небе обитают ангелы.

— Мама…

Она так хотела, чтобы я жила свободной и счастливой. А я — вечно в бегах, собственный муж предал, и я влюблена в чужого. Очень глупо; меня даже не оправдывает то, что он эршелла. Мама, прости, я не сумела найти хоть что-нибудь, напоминающее счастье.

Она смотрела на меня — с тревогой, с любовью, с состраданием.

Воин Скал у меня за спиной шевельнулся. Взметнулся новый луч, на этот раз желтый, мазнул по небу, перечеркивая хрустальное лицо. Зачем?! Не надо, пусть она еще немного побудет со мной!

Сияющий портрет начал осыпаться серебристыми блестками. Они опускались безмолвным дождем и гасли, не долетая до земли. Десятки, сотни тихо гаснущих блесток струились вниз, и лицо моей матери таяло, таяло. И когда исчезло совсем, я вдруг ослепла от выступивших слез. Наверное, надо было дать им волю, но я не могла. Не привыкла.

Отблагодарить бы Лэя, только чем? Решено: я не стану задавать неприятные вопросы. Что захочет, то скажет сам.

* * *

Ночью меня разбудили голоса. Сначала раздался женский, громкий и уверенный:

— А-а, вот и они!

Затем прозвучал мужской, гораздо глуше:

— Тише, люди спят.

Мы уже не спали, конечно. Из своего отсека выскользнул Лэй, я тоже накинула одежду и выбралась следом.

К площадке подходили четверо с налобными фонариками; в темноте плясали пятна яркого света. Лэй включил светильник над входом в палатку, и три чужих фонаря вдруг разом уперлись мне в лицо. Я зажмурилась, отвернулась. Ну и манеры.

— Что стряслось? — лязгнул рассерженный Лэй. — Дастин, почему в дороге ночью?

Ответила ему женщина:

— Мы захотели догнать вас пораньше. — Та, что громкая и уверенная.

— То бы только к вечеру пришли, а так к утру успели, — добавила другая, с хрипотцой.

— Узнали, что здесь — эршелла, и двинулись, — объяснила третья, со звонким голосом совсем молоденькой девчонки.

— Дастин! — рявкнул мой Воин Скал. — Что значит «они захотели»?! Почему ты позволил?!

Я обернулась, прикрывая глаза руками. Лучи мощных фонарей по-прежнему упирались в меня, но из-под ладоней я разглядела, что Лэй шагает навстречу чужачкам. Он решительно сдернул фонари с их голов, оставив болтаться на шее. Кто-то протестующе вякнул, но Лэй громыхнул:

— Вы нарушили условие контракта, — и они присмирели.

Отдуваясь, свалили наземь рюкзаки и снова принялись меня разглядывать во все глаза. Я старалась обуздать поднимающуюся злость.

— Мирон обмолвился, что ты ведешь женщину в образе эршелла, — вполголоса объяснил Лэю их проводник Дастин. — А они услышали и как с цепи сорвались.

— И ты не удержал?

— Их и Высшие не удержат.

— Дастин! Ты бредишь?

— Я — не удержал. Совершенно спятившие тетки.

Как ни тихо объяснялся Дастин, «тетки» услыхали.

— Эй, полегче, убийца, — осадила его та, что с хрипотцой.

— Мы торопились поглядеть на эршелла, — добавила младшенькая, звонкоголосая. — Вы ведь не против, милая леди? — обратилась она ко мне. — Мы только поглядим.

— За погляд денег не берут, — объявила громкая-уверенная, приближаясь.

— Не вмешивайтесь, — остановила я дернувшегося Лэя. — Сама разберусь.

Сунув руки в карманы, я стояла перед ними, перекатываясь с пятки на носок. Хорошо представляю, что они видели: довольно высокая, сильная, гибкая, с золотисто-рыжей гривой, глаза посверкивают зеленым; искрятся под серебряной оплеткой камни лла, пробиваются наружу крохотные лучики смерти. Знай они, что я — настоящая эршелла, пустились бы наутек. Но теткам в ум не приходило, что я могу быть настоящей, и даже простая осторожность не заставила их держаться подальше.

Они подступили ближе, все три. Из обычных, не измененных людей. Громкая-уверенная постарше и лицом погрубее, коротко стрижена, неприятно мужиковатая баба. Хрипатая — эффектная брюнетка с пышной фигурой и рано увядающим, помятым и потасканным лицом. Чутье эршелла подсказало: наркоманка. А младшенькая — и впрямь совсем девчонка, пятнадцати не дашь. Тоненькая, но ладная, все, что надо, при ней, и мордашка прехорошенькая.

— Точь-в-точь эршелла, — проговорила она, едва не облизываясь.

У меня зародилось скверное подозрение, мигом перешедшее в уверенность. Видела я такие типажи, и не раз. К Высшим двух старших, они сами себе хозяйки, но вот эта мелочь сопливая…

— Эр Дастин, вы ведете по маршруту несовершеннолетнюю, — лязгнула я не хуже Лэя. — Кто ее опекун?

— Старшая сестра, — пискнула оробевшая девчонка, ткнув пальцем в хрипатую наркоманку. — Ее зовут Лиза. Это тетя Грэм, — представила она громкую-уверенную. — А я — Милли. Мы уже давно все втроем путешествуем.