Любить своего врага

Лиза повернула обратно к палатке. Пышная, бело-розовая, с телом куда более молодым, чем потасканное лицо. Я перевела взгляд на Грэм. Привидевшаяся мне туманная оболочка уже рассеялась, посеревшая кожа на спине и плечах приобретала живой цвет. Хвала всем галактикам, Лэй ее не убил. И сам теперь не умрет! Меня подкинуло в воздух, словно в ногах распрямились пружины.

Я торопилась к Воину Скал, а за спиной что-то гневно выкрикивала Милли, и вяло отругивалась Грэм, и Лиза пыталась их утихомирить, ссылаясь на то, что негоже ссориться при посторонних. Мне не было до них дела. Главное — Лэй останется жить…

Прибывший полицейский был спарретом. С коричневой бородавчатой кожей, как все спарреты, с желтыми глазами, нелепым пучком соломенных волос на голове и с желтоватой щетиной по всему телу; даже пальцы у него были покрыты этой щетиной, словно толстые гусеницы. И как любой спаррет, он один стоил целой команды сыщиков, экспертов и криминалистической лаборатории в придачу. Звали его Цин Цен Ца.

По-моему, с Дастином ему все было ясно еще прежде, чем большой полицейский глайдер скользнул на площадку и ловко поместился бок о бок с нашей двухместной крохой. Цин Цен Ца мельком осмотрел берег реки и тело проводника в уже подсохшей одежде, сам перенес Дастина в глайдер, в холодильный отсек-труповозку, забрал его вещи, коротко переговорил с Лэем, затем перекинулся парой слов с притихшими сестрицами, не добился ни звука от мрачной Грэм, попросил ее предъявить личные вещи и моментально нашел дзибу — наркотик-афродизиак. Грэм даже не стала спорить и защищаться, а молча поплелась в салон глайдера, как арестованная.

— Тогда и нам тут нечего делать, — решила Лиза.

Они вдвоем с Милли принялись укладывать вещи. Палатки собирать не пришлось: сигнал с пульта — и они, с шипением и жужжаньем, сложились самостоятельно.

Цин Цен Ца наблюдал за сборами, сидя на чурбаке, сложив руки на коленях и пошевеливая своими щетинистыми пальцами. Точь-в-точь приютил десяток живых гусениц. Я замерла на соседнем чурбаке, стараясь не думать и не чувствовать. Ходят упорные слухи, что спарреты-полицейские не только слышат мысли злодеев, но и наперед угадывают еще не задуманные преступления. Поэтому их засады и погони всегда удачны, а ловушки не захлопываются впустую. Что я — беглая эршелла — против спаррета?

Взгляд желтых глаз прошелся по мне, оставив ощущение содранной кожи.

— Эр Лэй, будьте добры, на пару слов, — пригласил Цин Цен Ца, шевеля пальцами-гусеницами. Я еще и подумать не успела о том, чтобы убраться подальше, а он уже добавил: — Эр Леди Шелл, можете остаться.

Воин Скал уселся между мной и полицейским. Из-под упавшей на глаза темной челки посверкивала опасная сталь.

Бородавчатые щеки дрогнули — спаррет усмехнулся.

— Эр Лэй, объясните, пожалуйста. Отчего под ударом, которым вы наградили тех двух милых леди, — бугристый подбородок указал на возившихся с рюкзаками сестер, — я прощупываю след удара эршелла?

— Я не могу объяснить, эр Цин, почему вы ошибаетесь, — хладнокровно заявил Лэй-Воин.

— Я ошибаюсь? — деланно изумился спаррет, и его пальцы-гусеницы остановились.

— Виноват: я повел себя грубо, — продолжал Лэй. — Из-за Дастина был вне себя. Но я сделал то, к чему должен был привести этих теток сам Дастин. Он не сумел, и мне пришлось закончить его работу. Быстро и жестко.

— Это я все понимаю. Но что же с ударом эршелла?

— Эр Цин, эршелла бьют насмерть. Они не могут регулировать силу удара; от эршелла девчонки были бы мертвей мертвого.

Спаррет отлично это знал; весь мир знает о наших способностях.

Желтые глаза полицейского снова прошлись по мне, если не содрав кожу, то почти задавив волю.

— А вы что скажете, эр Леди Шелл?

— Я — всего лишь наполовину эршелла, — вымолвила я внезапно онемевшими губами. Сейчас меня арестуют, сдадут, куда положено, и жизнь закончится. — Мой отец — Антонио Сукк с Полины… не измененный. Поэтому мой удар был такой слабый. Эр Лэю пришлось даже его подправить, ведь я не умею бить, как надо.

— А как надо? — с интересом осведомился Цин Цен Ца.

— Чтобы уничтожить в человеке всякую гадость. Шлюху, наркоманку, иную тварь. А человеческое — оставить.

— Гм. Да-а… Сладко поете, леди эр Шелла. — Спаррет прикинулся, будто оговорился случайно. — Ну, допустим, я вам поверил. Хотя, положа руку на сердце, вы меня озадачили. — Он в задумчивости пошевелил пальцами. — Вот что, друзья мои: я бы советовал вам покинуть маршрут.

— Почему? — спросили мы с Лэем в один голос.

Цин Цен Ца обвел ничего не упускающим взглядом площадку, домишко-склад, кусты над рекой, склон высящейся над нами горы Иль, две цветущие белым снежные шапки напротив, даже в ясное, звенящее синевой небо посмотрел. И затем признался:

— Ощущение, не больше того. Хотя… не знаю… может, и мерещится. Эр Лэй, будьте внимательны. Впрочем, не мне вам объяснять.

Полицейский глайдер с телом Дастина и с распавшейся «семьей» на борту улетел. А мы с Воином Скал остались. Вконец измученные, опустошенные. Победители.