Читаем Люблю, скучаю… Ненавижу! полностью

– Как ты его терпишь? – Поинтересовался Радов, отвернувшись и уставившись на дорогу, которая, приближаясь к утёсу, начала вилять.

– Кого? Пупсика?

– Да, этого злодея.

– Нормально. – Призналась я. – Наверное, я просто не виню его за его проделки. Он не со зла. Когда у тебя появляется уже взрослый пёс, воспитанный кем-то другим, то очень трудно искоренить в нём старые привычки. Раньше он бесконечно накидывался и кусал нас за ноги, теперь временами даже ласкается. К тому же, папа сказал, что знает, чем это вызвано, и частично сможет с этим помочь. – Я высунула в окно руку и стала ловить пальцами воздух. – То же самое с Ниной: родители не объяснили ей, что значит жизнь. Как вести себя с мужчинами, как быть нежной и милой, как убирать за собой дома. Она всё познаёт на опыте – путём проб и ошибок. Зато дружить Нина умеет, как никто другой. И я учусь у неё никогда не унывать.

– Это замечательно. – Улыбнулся Макс.

Его радость казалась искренней.

– Мне показалось, или вы с Вовкой немного отдалились друг от друга? – Решила я задать вопрос прямо в лоб.

Его пальцы нервно сжали руль: сомкнулись крепче и тут же расслабились.

– С чего ты решила?

– Ну, когда-то же он успел познакомиться с Наташей, так? – Предположила я. – До этого вы вечно как привязанные друг к другу ходили.

– Это было в юности. – Уточнил Макс. – А потом… разные дороги, работа, да и интересы немного поменялись.

– Он больше не хотел тусовать с тобой в клубах до утра? – Усмехнулась я.

Будь проклята эта моя постоянная тяга к тому, чтобы уколоть, укусить, ущипнуть, задеть его или ударить наотмашь неприятным словом!

– Нет. – Ответил Макс и посмотрел на меня так, будто видел вообще впервые в жизни и не узнавал. – Как раз наоборот.

– Да?

Честно говоря, я не поняла значения сказанного.

Хотела, было уточнить, но Макс уже отвернулся, и автомобиль притормозил.

– Приехали. – Сообщил Радов.

Заглушил мотор, и, не дожидаясь меня, вышел.

Побрёл к обрыву.

Я выбралась из машины и огляделась. Утёс зарос травой и выглядел неухоженным. Где-то в зарослях прятались прежние дорожки, и только круглое чёрное костровище напоминало о том, что люди по-прежнему иногда посещали это место.

Я сделала несколько шагов и остановилась. Вдали, в разводах тлеющего заката, мелькали силуэты птиц, но я смотрела не на них – глядела выше, туда, где, как мне казалось, всё ещё трепыхался на ветру воздушный змей.

Это было просто видение, но мне показалось, что я отчётливо различаю мальчишеские голоса, они несутся вслед за ним и радостно оповещают весь мир о том, что их змей может летать – а это для них почти что чудо.

Я опустила взгляд и проследила глазами до края обрыва. Вон там всё ещё будто сидел мальчишка с тетрадью и делал наброски, а там, подальше, носился пацан с камерой, которую ему на день рождения подарили предки. Даже когда он падал, он не выпускал её из рук – чтобы не разбилась. Не дай бог, она повредится, и родители накажут его так, что мало не покажется.

Я посмотрела на то место, где однажды отрезала себе волосы. В мыслях пронёсся этот момент: большие ножницы с длинными лезвиями, шелковистые пряди, зажатые меж них, нажатие с усилием. Нет, они не поддались сразу, пришлось постараться, но я всё-таки отрезала их и швырнула под ноги.

Даже в воздухе всё так же пахло солёными брызгами, и в ушах так же гулко шумело море. И будто не было всех этих лет. И не было десятков глупых поступков.

– Мне всегда нравилось тут бывать. – Сказал Макс, когда я подошла к нему ближе.

Теперь мы оба стояли в трёх шагах от края, а внизу, под нашими ногами, бушевало бескрайнее море.

– И мне.

Ветер трепал волосы Радова и доносил до меня запах его парфюма. Совершенно другой запах, нежели тот, что я помнила из детства, но всё же Макс пах Максом – это было несомненно. И, несмотря на все негативные эмоции, что я к нему питала, в этот момент мне было максимально приятно и комфортно рядом с ним.

Давно нужно было признать, этот парень всегда был частью меня и моего детства. И он оставался ею и сейчас. Мы просто стояли и слушали тишину. Вместе. Просто смотрели вдаль, и в этот момент я чувствовала, что мне хорошо, и что я могу стоять с ним вот так практически бесконечно.

Внутри меня воцарился настоящий покой, но я заметила, что рука Макса нервно отстукивала какой-то ритм по его ноге. Так резко, что мне хотелось протянуть свою ладонь, сжать его руку и успокоить её. Дать понять, что я рядом. Что бы его ни тревожило, сейчас это было абсолютно не важным.

Я подняла взгляд и посмотрела на Макса. Прищуренные от ветра глаза, мелкие морщинки там, где уголком сходились реснички, напряжение на губах, тяжёлый вздох. Ощущение было такое, что какая-то эмоция внутри него скручивалась спиралью, требуя выход. И если этого выхода ей не дать, то Макс попросту взорвётся.

Я не знала, что мне делать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Молодежная серия

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман