Любой каприз за вашу душу

Он отреагировал мгновенно. Быстрее, чем шестнадцатилетний мальчишка, увидевший Памелу Андерсон без лифчика. Прижал меня к себе, лизнул за ушком, толкнулся бедрами.

– Все, что ты хочешь, мадонна, – явно имея в виду «здесь и сейчас, только намекни».

Я тихо рассмеялась: до чего же Бонни не похож на Кобылевского! Можно ставить «Бугатти» против ржавого самоката, что он в своей игре пойдет до конца. Прямо тут, в парке, на виду у толпы народа и полиции. И чихать ему, кто и что о нем (о нас!) подумает! Даже на то, что нас за такое дело заберут в участок и впаяют штраф. Не то что Кобылевский. Тот бы смутился, разозлился и распереживался: нас же видят! Как ты можешь, это неприлично! Ты – жена композитора, самого Меня, а ведешь себя… Тут бы он подобрал что-то очень оскорбительное. Не шлюху, нет. Что-то вроде пэтэушницы. И прочитал бы мне целую лекцию на тему «правила поведения интеллигентной доморабыни», а потом напомнил, что у него репутация, у мамы сердце, и меня на помойке нашли, от очисток очистили не для того, чтобы я им тут фигвамы рисовала.

Господи, и я когда-то верила, что Кобылевский меня любит! Я когда-то сама его любила! Господи, какой я была дурой!..

– О чем ты грустишь, мадонна? – тихо и совсем не игриво спросил Бонни. Он забыл о мексиканских страстях и просто обнимал меня за плечи, так, словно хотел защитить от всего мира. – Расскажи мне.

Я вздрогнула. Рассказать Бонни о Кобылевском? Ни за что! Хватит того, что я сама считаю себя идиоткой. Быть идиоткой в его глазах – не хочу!..

И тут же вспомнилось, как Бонни рассказывал – о Франческе и Рикардо, о Сирене… Он не боялся, что я посчитаю его глупым или смешным. Не боялся, что я отвернусь. Он доверился мне. А я – боюсь. Только чего? Для него я – как случайный попутчик, короткая встреча, никакого будущего. Просто момент доверия. Пожалеет ли он потом, когда узнает? Может быть. Может быть, и я пожалею. Но лучше жалеть о сделанном, чем об упущенном из трусости.

И я рассказала. Без имен, конечно же, и немножко сместив реалии из России в Англию, чисто в память о Штирлице. Просто – бостонских корнях, о распавшемся браке с известным человеком, о вечно недовольной свекрови, о своем страхе и бегстве на другой конец света. Бегстве не столько от мужа, сколько от самой себя.

Пока я рассказывала, мы дошли до дальней поляны, заросшей полевыми цветами. Удивительный уголок, почти кусочек средней полосы посреди субтропиков. Маленькая долина между холмов, искусственные ручьи, огромные зеленые деревья, и в их тени – фиалки. Настоящие фиалки. Мы не стали их рвать, просто сели под деревом, кажется, грабом. Или буком. А может, вообще баобабом, я не разбираюсь в ботанике. Мне было все равно, что это за деревья, и не все равно, к кому я прислоняюсь. Удивительное ощущение: безопасность. Бонни за моей спиной. Бонни, готовый поддержать, защитить и понять. Сказка.

– Я сама себе удивляюсь. Пять с лишним лет я верила, что это и есть любовь. Что он обо мне искренне заботится. И только когда он поставил меня перед выбором, или наш брак, или мое творчество…

– Ты поняла, что он эгоистичный мудак.

– Типа того. После развода я почти год пряталась от друзей и знакомых, уехала… Знаешь, было стыдно – я оказалась неправильной женщиной. Я плюнула на свое предназначение, на традиции. Да на все! Предпочла заниматься черт знает чем, вместо того чтобы хранить домашний очаг, любить и терпеть ради любви. Отказалась вести себя, как подобает женщине. И от его фамилии отказалась. Не хочу. Понимаешь? Я не хочу быть миссис Кто-то-там. Я хочу быть самой собой. Мне плевать, что я некрасива, что не умею вести себя в приличном обществе. На хер это общество.

Бонни рассмеялся и обнял меня крепче.

– Ты рисуешь? Пишешь? Играешь?..

– Всякого понемножку, – я даже не соврала. – Этакое дилетантство под названием «современное искусство». Вряд ли мои работы будут изучать в школах.

– К дьяволу школы. К дьяволу всех, кто пытается остановить рассвет. И твоего идиота особенно. Это он сказал, что ты некрасивая?

– Зеркало, Бонни.

– Не слушай его, врет. Ты самая прекрасная женщина на свете.

– Ну да. Пока ты меня не видишь.

Бонни хмыкнул, дотронулся до моей щеки, обвел пальцами брови, губы, скулы… показалось, он собирается меня лепить – так внимательны были его пальцы. И шепнул мне на ухо:

– Я тебя вижу, mia bella donna. Для этого не обязательно открывать глаза.

Я поверила. Мне безумно хотелось поверить – и я поверила. Его рукам, его дыханию на моей коже. Запаху диких фиалок и свежей зелени. Мудрой Скарлетт, думающей о неприятном завтра.

Сегодня я верю и наслаждаюсь. Это мой каприз.

Нет, иначе. Наша сказка на двоих.