Любопытство наказуемо

– Не помню, когда в нашем доме последний раз видели крысу. Они чуют пса и обходят дом стороной. На конюшне, конечно, крысы водятся… и на ферме тоже. Но их обычно неплохо ловят живущие там собаки.

– Значит, сюда Бреннана никогда не звали?

– Нет, хотя можно спросить Грегсона, не видел ли он и его жена Бреннана в его последний приезд.

Вернулся пожилой дворецкий.

– Грегсон! – обратился к нему хозяин. – Вы видели Бреннана или его жену в деревне до того, как он умер?

– Нет, сэр, – тут же ответил дворецкий. – Да ведь я никаких отношений с ним не поддерживал. По-моему, он был мошенником… Хотя о покойниках не принято говорить плохо, он все-таки был мошенником до мозга костей. Он знал, какого я о нем мнения, и старался не показываться мне на глаза.

– Почему вы считали его мошенником? – спросил я.

– Достаточно было взглянуть на него! Скользкий, мерзкий тип, и лицо у него было такое… хитрое. У нас его никто не любил. И потом, он приезжал из Лондона, а все знают, что там полным-полно плутов и мошенников.

Бирсфорд посмотрел на меня, словно извиняясь, но я в чем-то согласился с Грегсоном. В Лондоне в самом деле много мошенников, крупных и мелких, и мне, к несчастью моему, приходилось встречаться со многими из их братии. И все же неприязнь Грегсона к Бреннану, похоже, вызвана не какими-то конкретными фактами, а общим недоверием к чужаку.

– Ну а цыганка, которая продает прищепки? – спросил я у старика. – Вы или ваша жена недавно видели ее?

Возможно, она приходила сюда в прошлый вторник.

Грегсон смерил меня задумчивым взглядом:

– В день убийства? Нет, я ее не видел. Но я спрошу жену.

Чуть позже, подавая портвейн, дворецкий сообщил, что во вторник, ближе к середине дня, к ним действительно приходила цыганка. Миссис Грегсон купила у нее несколько прищепок.

– Но ни Бреннана, ни женщину, которую он называл своей женой, моя жена не видела. – Грегсон многозначительно посмотрел на нас.

– Нужно срочно найти жену Бреннана, – сказал я, обращаясь к Бирсфорду, когда дворецкий, шаркая ногами, снова ушел. – Дело не терпит отлагательств. Не могла же она провалиться сквозь землю! Да и ту таинственную цыганку тоже не мешало бы разыскать.

Бирсфорд обещал, что сделает все возможное, чтобы помочь мне.

– Я рад, что миссис Бреннан не сгорела на пожаре… И все же мне тоже хочется удостовериться в том, что она не пострадала, – заметил он. – После смерти мужа она, наверное, осталась в крайней нищете; она нуждается в деньгах.

Мое желание разыскать жену Бреннана проистекало вовсе не из альтруистических порывов, но я согласился с Бирсфордом.

В гостиницу я возвращался пешком; путь мне освещали только звезды да фонарь, который дал мне Бирсфорд. Кругом царила такая тишина, что мне невольно стало не по себе, как Моррису на кладбище. Одиночество давило на меня. В дербиширском шахтерском поселке, где прошло мое детство, тихо не бывало никогда, даже ночью. Одни шахтеры возвращались со смены; навстречу им шла другая партия, которая направлялась в забой. Мерцающий фонарь или скрип тяжелых рабочих ботинок означал приближение этих вымазанных угольной пылью фигур, почти невидимых в темноте. И все же всегда можно было понять, что они рядом – или устало бредут домой, на ходу переговариваясь со своими сменщиками, которые ненадолго выныривали из мрака.

Ну а здесь? Здесь мне казалось, что я совершенно один, как потерпевший кораблекрушение моряк на необитаемом острове. Лиззи потом призналась, что испытала то же самое чувство, когда приехала сюда. (Она уже успела понять, хотя я ничего ей не говорил, что туземцы не всегда бывают дружелюбны.)

Мне хотелось повторить вопрос сержанта Морриса: куда запропастились все местные жители? В Лондоне всегда оживленно. Вечером на улицах горят газовые фонари, хотя дневных прохожих сменили многочисленные ночные обитатели. Тишины нет; гремят колеса, шелестят шаги. Тут внезапный крик, там оживленный спор, свист, мелодичный или не очень, – тех, кто идет домой один и старается, как может, поддержать настроение.

Некоторые такие ночные пташки выходят из дому по вполне невинным поводам; они идут на работу, с работы или возвращаются из увеселительных заведений. Другие, как я прекрасно знал, заняты более зловещими и менее почтенными делами. Размалеванные девицы манят прохожих разделить с ними вечерок – и многие из них ровесницы Люси Крейвен или даже моложе ее. Ярко горят окна питейных заведений и борделей. Неудачники и транжиры, пошатываясь, возвращаются домой с пустыми карманами и больной головой, оставив в вышеуказанных заведениях все свои деньги. Редко когда никто не пристанет к одинокому прохожему на улице. Во всех переулках валяются бездомные калеки или пьяницы, не в силах больше сделать ни шагу. Они, может, и пошевелятся, когда мимо размеренной походкой проходит констебль и светит своим налобным фонарем во все ниши и темные углы. Вор, обчищающий карманы зевак, часто успевает улизнуть до того, как на него обрушится карающая рука закона. Да, в Лондоне редко бываешь один. Большой город никогда не спит.