Любопытство наказуемо

– Мисс Мартин видела, что кто-то прятался под тисом на кладбище, – напомнил я. – И еще кто-то положил букет на могилу ребенка. А ночью развел костер на берегу – она видела огонь из окна. Так что он вполне может крутиться здесь. Но благодаря заботам Лиззи… то есть мисс Мартин… о миссис Крейвен ему не удавалось застать жену одну.

Моррис с сомнением покачал головой, но тут я услышал, как меня окликают. К нам спешил младший конюх. Судя по выражению его лица, мальчик собирался нам что-то сообщить, и новость по срочности не уступала вести о прибытии пруссаков Блюхера на поле Ватерлоо.

– Он в сарае у Фреда! – объявил он хриплым шепотом, указывая головой куда-то назад. – Мистер Гринуэй велел мне привести вас сию минуту. «Поторопись, Джо», – велел он мне. Ну, я и побежал за вами, а вы, оказывается, уже здесь.

– Что там в сарае? – спросил Моррис. – Говори толком, мальчик!

– Кот, – с возмущением ответил мальчишка. – Фред выкопал его, как ему велел инспектор Росс. От него остались одни кости, – добавил он. – Я их видел.

– Веди нас в сарай, – приказал я. – И помни: никому об этом ни слова!

Сарай оказался совсем маленький, и в него набились мы все: Моррис, Гринуэй, садовник Каллоу и я. Мальчик протиснулся вперед, несмотря на то что ему велели оставаться снаружи, и стоял на полу на коленях, пытливо глядя вперед. У наших ног на обрывке мешковины лежал жалкий скелетик. Он оказался целым, и я поблагодарил Каллоу за то, что он выполнил мою просьбу и эксгумировал скелет осторожно.

– Ну, что вы думаете? – спросил я у Морриса.

– Голова разбита, – мрачно заметил Моррис.

Повреждение черепа было особенно заметно рядом с остальными костями, почти нетронутыми. Правда, один позвонок треснул, но Каллоу признался, что нечаянно задел его лопатой, когда выкапывал из земли. Зато череп был разбит в лепешку.

– Могли это сделать две собаки, которые дрались из-за добычи? – спросил я. – Что скажете?

Гринуэй и Каллоу переглянулись. Каллоу откашлялся и заметил, что у терьеров мощные челюсти.

– Сами они мелкие, но уж если вцепятся, то не отпустят, сэр.

Гринуэй что-то буркнул в знак согласия.

Мальчишка, сидевший на полу, заметил: маленькой собаке трудновато нанести такой ущерб.

Гринуэй ловко пнул своего помощника:

– А ты помолчи, Джо Прентис, и не забывайся. Ты ничего не знаешь.

Я обратился к Гринуэю:

– Когда вы увидели, что собаки дерутся из-за дохлого кота, держал ли один из псов в зубах его голову?

– Да не помню я, – смутился Гринуэй. – Может, и держал. Они драли кота на части.

– Но кот уже был дохлый?

– Да, сэр, дохлый. Обвис и молчал. Так что я бы его все равно не спас.

– Что ж, хорошо, – сказал я. – У меня все. Спасибо вам еще раз, Каллоу.

– И что мне теперь с ним делать? – спросил садовник.

– Заройте его снова, – велел я. – И никому ни слова, понятно?

Садовник и конюх переглянулись; Гринуэй пожал плечами.

– Вам виднее, – буркнул Каллоу.

Я нагнулся и крикнул мальчику, сидевшему в темном углу:

– Ты понял, Джо?

– Да, сэр, я никому не скажу! – раздался ответ на уровне моих колен.

– Он никому не скажет, – проворчал Гринуэй. – Или будет иметь дело со мной, понял, Джо?

– Понял, мистер Гринуэй!

Мы с Моррисом вышли из сарая; когда мы оказались вне пределов слышимости, я спросил:

– Что вы обо всем этом думаете?

– Кто-то разбил коту голову тяжелым предметом, – тут же ответил Моррис. – Такое мое мнение. Например, лопатой, если плашмя, или кирпичом… или даже большим камнем. Убил и продолжал бить в приступе ярости или безумия. А потом собаки нашли труп и стали с ним играть. Но, по-моему, когда они его нашли, кот уже издох.

– Кто-то из здешних обитателей очень вспыльчив, – заметил я.

Моррис задал вопрос, который давно вертелся у меня в голове:

– Сэр, могла ли миссис Крейвен поступить так со своим любимцем?

– Могла, – ответил я. – Но зачем? Пойдем дальше. Мог ли человек разумный убить бродячего крысолова, который ни для кого не представлял важности, причем ножом, взятым из этого дома?

– А может, его убил человек неразумный, сэр? – спросил Моррис, покосившись на меня.

– Вы имеете в виду Люси Крейвен?

– Знаете, мне она не показалась вполне разумной. Ведь она до сих пор настаивает, что, мол, ее ребенок не умер, хотя доктор Бертон подтвердил смерть и подписал свидетельство. Я не говорю, что Бертон – лучший врач на земле, но уж отличить мертвого младенца от живого он наверняка способен. Хотя жаль, что он не осмотрел младенца повнимательнее.

Последовало долгое и неловкое молчание; ни один из нас не хотел произносить вслух обвинение, которое вертелось невысказанное в наших головах. Наконец, Моррис заговорил снова: