Любовь

Хид давно привыкла к такому отношению. По правде сказать, даже этим пользовалась. Как теперь, когда понадеялась, что любой, кто бы ни прочитал ее объявление, будет нуждаться в деньгах, – и ей повезло, что первая же и единственная претендентка оказалась мало того что хитрованкой, так еще и алчной. Вчера вечером они разыграли друг перед другом целый спектакль, и пока мисс Вивиани не таясь оценивала взглядом комнату, Хид оценивала ее саму, и пока та старалась подчинить новую хозяйку своей воле, Хид позволила ей подумать, будто у нее это получилось. Ее интуицию до блеска отполировал долгий опыт привычки к тому, что ее все недооценивали. Только Папа знал ей истинную цену, потому и выбрал именно ее, предпочтя многим. Зная, что у нее нет ни образования, ни способностей, ни достойного воспитания, он тем не менее выбрал ее, хотя многие считали, что через нее можно перешагнуть и не заметить. Но вот она здесь, а где все они? Мэй в земле. Кристин осталась без гроша и торчит на кухне. Л. призраком витает над Ап-Бич, откуда все они родом. А она вступила в войну со всеми и победила, и до сих пор остается победительницей, с растущим год от года банковским счетом. Разве что Вида добилась чего-то путного в жизни, а все благодаря Сэндлеру, который никогда не высмеивал и не оскорблял жену Билла Коузи. Он всегда уважал ее даже при том, что его собственная жена ее не уважала. И никто иной как Сэндлер пришел к ней просить, чтобы она наняла на работу его внука. Учтиво. Остался на стакан кофе со льдом в ее спальне. Вида так бы никогда не поступила. Не только потому, что она терпеть не может Хид, но и потому, что боится Кристин – и правильно! Нож, сверкнувший на похоронах Коузи, был самый настоящий, и если верить слухам, то в беспутной жизни Кристин были и скандалы, и приводы в полицию, и поджоги машин, и даже проституция. И никто не знает, что взбредет в голову той, кто привык жить в сточной канаве.

Не может такого быть, чтобы никому не было известно о ссорах между ними, вспыхнувших после того как Кристин вернулась сюда на постоянное жительство. В основном дело сводилось к словесным перепалкам: они спорили, что означают две буквы К, выгравированные на столовом серебре, – то ли просто двойную К, то ли удвоенный инициал Кристин. А могло быть и так и эдак, потому что Коузи заказал эту гравировку уже после первого брака, но задолго до второго. Они препирались по поводу дважды украденных колец и о настоящей причине, по которой их чуть было не сунули под пальцы мертвеца. Но случалось, что споры перерастали в нешуточные потасовки, когда в ход шли руки, ноги, зубы и летающие предметы, и все заканчивалось синяками. С учетом ее габаритов и упрямства Кристин должна была бы в легкую побеждать в этих поединках. А Хид, при ее росточке и с ее слабенькими ручками, была обречена проигрывать каждую схватку. Но общий результат оказался по крайней мере ничейным. Ибо проворность Хид более чем компенсировала силу Кристин, так что ее быстрота и изворотливость – способность предугадать удар, защититься от него и отразить ответным ударом – изматывали противника. Раз – ну, может быть, дважды – в год они распускали кулаки, таскали друг друга за волосы, боролись, кусались, обменивались пощечинами. До крови никогда не доходило, до извинений тоже, и долгой подготовкой к сражению они тоже не занимались, но все равно их отношения ежегодно переживали момент, который был для них не просто побоищем, но ритуалом. В конце концов они расходились, долго хранили ядовитое молчание и измышляли всякие способы выказать свою злобу. С возрастом осознание того, что ни одна добровольно не покинет поле брани, внесло свою лепту в обоюдное решение объявить перемирие без предварительных условий. Еще более сильным аргументом стало их безмолвное понимание, что побоища ничего им не дают, кроме повода продолжать держаться друг за друга. Но их скорби были слишком серьезными для такого исхода. Как и дружба, ненависть требовала куда большего, нежели физическое присутствие, и для поддержания огня в очаге их распри требовались творческий подход и тяжелый труд.