Любовь

Их первая, прерванная в 1971 году, стычка послужила сигналом обоюдного желания вцепиться клыками друг в друга. Она вспыхнула, когда Кристин стащила с секретера Хид драгоценности, выигранные Папой в карты, – в бумажном пакете лежала куча чьих-то обручальных колец, которые он, по просьбе одного барабанщика, уже имевшего проблемы с полицией, согласился сдать скупщику краденого. А Кристин притворилась, будто хотела вложить эти кольца в Папину ладонь, когда тот лежал в гробу. Спустя четыре года она заявилась в дом Хид с пакетом из универсама, и на ее пальцах красовалась та самая коллекция несбывшихся надежд дюжины женщин. Она предъявила свои права на часть дома и потребовала выделить ей жилое помещение, чтобы она могла ухаживать за Мэй, своей больной матерью, – той самой матерью, над которой она годами насмехалась, когда вообще удосуживалась вспомнить о ее существовании. Тогда-то отложенный бой возобновился и с переменным успехом продолжался десять лет. В поисках более интересных способов уязвить друг друга они обращались к фактам личной жизни, воспоминаниям детства. Каждая считала себя главной. Кристин – потому что она была куда выше и здоровее, умела не только водить машину, но и еще много чего другого, ну и на ней держался весь дом. А Хид, напротив, полагала, что она по-прежнему здесь хозяйка, победительница – не только потому что ей достались все деньги, но еще и потому, что она была умной – той, за кого ее никто, кроме Папы, не считал. Уж гораздо умнее этой обласканной любимицы, испорченной так называемым образованием в частной школе, кто по дурости своей не понимал мужчин, кто не был приспособлен к ответственной работе и чья лень в любом случае всегда мешала ей сделать что-то путное! Эта паразитка всегда жила за счет мужчин, пока ее не вышвырнули и не отправили обратно в этот дом, где она теперь кусала руку, которую должна бы лизать.

Хид не сомневалась, что понимает Кристин куда лучше, чем сама Кристин. И несмотря на то что с момента ее нового знакомства не прошло и двенадцати часов, она уже понимала и Джуниор, и теперь точно знала, что у этой шлюшонки на уме: она надеется облапошить несчастную старуху с артритом и использовать ее ради удовлетворения своих тайных вожделений. Хид и о них все знала – о вожделениях настолько жгучих, что у взрослой женщины на глаза наворачивались слезы ярости. Так было с Мэй, когда та узнала, что ее свекор снова собрался жениться. Но так бывает и с юной девушкой. Как это случилось с Кристин, когда та узнала, что ее лучшей подруге выпало счастье быть избранной. И обе, мать и дочь, просто взбесились от одной только мысли, что Папа выбрал себе в невесты простую девчонку с Ап-Бич. Девчонку, у которой сроду не было ни ночного халата, ни купального костюма. Которая в жизни не пользовалась ножом и вилкой. И не знала, что пищу нужно раскладывать по разным тарелкам. Которая спала на полу и мылась по субботам в лохани, наполненной мутной водой, оставшейся после старших сестер. От которой бы всю жизнь воняло консервным заводом. И чья семья собирала старые газеты не для чтения, а для нужника. Кто не умел правильно составить предложение, кто знал печатные буквы – да и то не все, – но не разбирал те же буквы прописью. Поэтому ей и приходилось контролировать себя каждую минуту изо дня в день. Папа ее оберегал, но он же не мог быть рядом постоянно или везде, где она могла схлестнуться с кем-то, потому что, как выяснилось однажды, Мэй и Кристин были не единственные. Обладая, как и всякий полуграмотный человек, необходимой смекалкой, Хид к тому же имела безупречную память и, подобно многим, кто не читал книг, дружила с цифрами. Она могла запомнить число чаек, слетевшихся на песок полакомиться выброшенной прибоем медузой, и даже мысленно повторить траектории их полета, когда птицы, если их вспугнуть, взмывали в небо. В денежных расчетах она не ошибалась никогда. Вдобавок у нее был острый, как у слепца, слух.

Послеполуденное солнце жарило вовсю. Она сидела в беседке и обедала. Зеленый салат, вода со льдом. В тридцати ярдах от нее группка курортниц расположилась на крытой веранде, потягивая ромовый пунш. Две из них были актрисы, причем одна участвовала в пробах для «Анны Лукасты»[25]; другие две – певицы, и еще одна училась у Кэтрин Данэм[26]. Они беседовали негромко, но Хид слышала каждое слово.

«И зачем он только на ней женился? Чтобы защитить. От чего? От других женщин. Не думаю. Он ходит налево? Возможно. Глупости – конечно, ходит! А она не уродина. Хорошая фигурка. Была когда-то хорошая! Она могла бы выступать в клубе «Коттон»[27]! Если бы не цвет кожи. Неплохо бы ей хоть иногда улыбаться. И ей надо что-то придумать с волосами. Расскажи, расскажи! Итак, почему он все-таки ее взял? Ума не приложу. С ней должно быть непросто. Что значит непросто? Ну не знаю, она какая-то неотесанная. (Долгий смех.) В каком смысле? Ну, сама понимаешь, будто с дерева слезла. (Заливистый хохот.)»