Любовь

Когда мы крестили Ванью, Ингрид предложила помочь с готовкой. Крестины должны были пройти у моей мамы в Йолстере, и, поскольку ни кухня с плитой, ни магазин не были Ингрид знакомы, она сказала, что приготовит все дома и привезет с собой. Мне идея везти еду для небольшого застолья за тысячу километров показалась просто абсурдной, но Ингрид настаивала, и на том и порешили. И год назад, в конце мая, Ингрид с Видаром прибыли в аэропорт Фёрде, Брингеланн, с тремя полными сумками-холодильниками в дополнение к обычному багажу. Праздников планировалась два, сперва в пятницу — шестидесятилетие моей мамы, потом в воскресенье — крестины Ваньи. Мы с Линдой приехали несколькими днями ранее, и не все было гладко, потому что мама по случаю празднеств отремонтировала гостиную, но не успела привести ее в порядок, комната выглядела как стройплощадка, из-за чего Линда расстроилась и пришла в ярость. Увидев, как обстоят дела, она поняла, что мне здесь работы минимум на три дня. Я понимал, почему она злится, но не понимал, почему настолько, и этого принять не мог. Мы вместе пошли прогуляться с Ваньей, и Линда костерила мою маму почем зря, шипела, что нас звали совсем на другое, если бы она заранее знала, то ни за что бы сюда не поперлась, а крестила Ванью дома в Стокгольме.

— Сиссель прижимистый, негостеприимный, холодный и закрытый человек! — кричала мне Линда посреди зеленой, залитой солнцем долины. — Вот настоящая правда о ней! Ты заявляешь, что я не вижу свою маму объективно, говоришь, что подарок всегда больше просто подарка, что она делает меня зависимой от себя, и ты, возможно, прав, но свою маму ты тоже ни хрена не видишь!

У меня скрутило живот от отчаяния, я всегда так реагировал на ее приступы злости, которая казалась мне совершенно иррациональной, почти безумной в части аргументов и обоснованности.

Мы едва не бежали по дороге, толкая перед собой коляску со спящей Ваньей.

— Крестить будут нашу дочь, — сказал я. — Естественно, что мы и должны приготовить дом. Мама, видишь ли, работает, в отличие от твоей мамы, поэтому она и не успела все закончить. Она не может тратить всю свою жизнь на нас и наши дела. У нее своя жизнь.

— Ты слепой, — сказала Линда. — Тебя здесь всегда ждет какая-то работа, она тебя использует. И у нас не бывает времени побыть вдвоем.

— Да мы все время вдвоем! У нас не бывает времени не вдвоем. Достало, блин!

— Она не оставляет нас в покое.

— Она? Ты чего? Если и есть человек, который не нависает над нами, так это она. Вот твоя мама нам действительно вздохнуть не дает, сантиметра дистанции не оставляет. Ты помнишь историю, когда Ванья родилась? Ты сказала, что не хочешь принимать никого в первые дни, чтобы мы были с Ваньей только вдвоем?

Линда не отвечала, враждебно глядя перед собой.

— Мама, конечно, хотела приехать. И Ингве тоже. Но я позвонил им и сказал, чтобы они не приезжали первые две недели, но что мы ждем их потом. И что же? Кто тут же явился к нам по твоему приглашению? Твоя мама. И что ты сказала? «Это же просто мама»! В этом «просто» все и дело. Черт побери, да ты просто этого уже не замечаешь, тебе настолько удобно, что она приезжает и во всем тебе помогает, что ты отключаешь мозги. Твоей маме можно было приехать, а моей нет.

— Твоя мама вообще не приехала посмотреть на Ванью. Появилась только через несколько месяцев.

— А ты как думала? Я же ее отверг.

— Любовь, Карл Уве, выше отвержения.

— Господи, — сказал я.

Мы замолчали.

— Вчера, например, — сказала Линда. — Она сидела с нами, пока мы не собрались ложиться спать.

— И?

— Разве моя мама так бы сделала?

— Нет, она бы и в восемь легла, если б ты захотела. И да, она все делает для нас, когда мы там. Но это не означает, что таков порядок вещей. Я всегда помогал маме, когда приезжал домой, с тех самых пор, как съехал от нее. Красил дом, подстригал траву, убирался. Что в этом ненормального? Что не так в том, чтобы помочь? Тем более мы помогаем не ей, а себе. Это наши крестины! Это ты в состоянии понять или нет?

— Ты не видишь сути, — сказала Линда. — Мы приехали сюда не для того, чтобы ты работал, а я одна гуляла с Ваньей. От такого распорядка мы как раз уехали. И мама твоя не настолько простодушна, как ты думаешь, она все это заранее рассчитала.

Какой гребаный кошмар, думал я, пока мы шли по дороге в молчании после этих слов. Что за звездец такой. Как случилось, что я по уши в таком дерьме?

Над нами на чистом голубом небе светило солнце. Отвесные склоны тянулись по обеим сторонам бурной, переполненной талыми водами реки, она несла их в озеро Йолстраватн, тихо и неподвижно блестевшее как стекло среди гор, на одной из которых сиял рукав Йостедалского ледника. Воздух был чистый и свежий, на зеленых пастбищах выше и ниже дороги звенели колокольчиками овцы, белесые вершины гор кое-где покрывал снег. Красиво до боли. А мы идем тут со спящей в коляске Ваньей и ругаемся из-за того, что я потрачу несколько дней на помощь маме в уборке дома.

Безумные претензии Линды не знали границ. Ее ничто не останавливало, не заставляло сказать себе: стоп, я зашла слишком далеко.