Любовь

— Знает, конечно... Но не хочет говорить... Я могу ее понять. Она говорит, что этот человек все равно как не существует. «Представь себе, говорит, что я зачала, как Богородица, и что мне теперь делать? Я же должна искать какой-то выход...» Я и предложил ей тогда выход, все отлично устраивалось. Но тут я свалился, и все пропало.

Вот как обстояли дела в кондитерской «Роза».

Интересно было, что именно я сидела в этот момент против Стефана и именно передо мной он исповедовался. Я тогда подумала: то ли во мне есть что-то предрасполагающее к исповеди, то ли я выгляжу столь многоопытной и мудрой, что ко мне обращаются за советом в сложной житейской ситуации? Но Стефан явно ошибся адресом — я понятия не имела, что ему посоветовать, и чувствовала себя неуверенно и неловко в роли человека, от которого ожидают помощи. И еще я подумала: я ведь тоже могу оказаться в подобном положении, с кем не случается, — и кто тогда будет давать мне советы... Ведь и с моей Ириной такое было, правда при совсем других обстоятельствах, и обстоятельства продиктовали ей определенное решение, она была обязана поступить так, как она поступила, а эта девочка Ирина, подружка Стефана, или я, если со мной это случится, мы можем действовать, как нам захочется, то есть как нам удобнее... И поди тут реши. Девушка Стефана вдруг стала мне очень симпатична, вместе со своими претенциозно-русыми волосами и даже с враждебным взглядом, которым она окинула меня в больнице.

Только причем здесь какой-то инженер, и неужели ей действительно необходимо хвататься за первого встречного?

— А где теперь Ирина?

— Я же вам сказал... Пошла на свидание. С инженером.

— Что за человек этот инженер?

— Я с ним не знаком... Откуда я знаю, что он за человек. Тридцать два года... Вообще весьма подходящий для женитьбы товарищ. Есть квартира, уже целиком выплачена.

— А он знает, что ему предстоит стать... отцом?

— Она говорит — знает...

— Ну что ж, молодец... И вы тоже. Вполне современные молодые люди. Самое главное — ребенок. Так ведь? А ваш он или не ваш, вопрос второстепенный. Вы готовы протянуть руку помощи. Очень трогательно. До слез... А потом всю жизнь будете тыкать ей в нос, что вы ее спасли... Ну ладно, вас еще можно понять, влюбились в эту Ирину по уши и ничего не соображаете. А тот тип... инженер?

— Она ему очень нравится, и он готов на все.

— Такие истории всегда кажутся мне подозрительными. Кто знает, что у него на уме. Вы должны это выяснить!

— Что же я могу сделать? Она мне его не показывает. Если б не больница, я бы проследил за ней, узнал... Вообще, если б я не был болен, и проблемы бы не было: появись даже какой-нибудь тип, я б уж сумел с ним справиться. Словом, выход у меня один — сбежать из больницы.

— Глупости... Это самый верный способ снова туда попасть. А если вылежать до конца, вы избавитесь от болезни раз и навсегда.

Стефан задумался. Погрузился в размышления. Наконец он сказал:

— Вы правы... Пока я просто развалина. Эта температура жутко действует на нервы... Сейчас я гожусь только на то, чтобы закатить истерику. И больше ни на что!

Он действительно был взволнован. Рука с сигаретой дрожала.

— Ну-ну, — сказала я, — ладно, она вам устраивает истерики, но вам-то эти женские штучки не пристали. Возьмите себя в руки! Через два-три месяца вы будете здоровы как бык.

Видите — я снова положила свою прохладную ладонь на его горячий лоб. И моя рука опять излучала спокойствие. Что поделаешь — приходится придерживаться роли, которую ты имела глупость раз избрать.

Он посмотрел на меня. Потом улыбнулся. Криво, но все-таки улыбнулся. Да и как еще ему улыбаться, когда заварилась такая каша? Никакое чувство юмора тут не помогало. Другое дело, если бы Стефан был здоров, если б эта болезнь не засела у него в легких. Тогда в один прекрасный день он, может быть, и понял бы, что не так уж он влюблен, и они бы с этой девушкой благополучно расстались — она бы отправилась к инженеру с квартирой, а он — своими путями. Но он болен, а эти больные, как я уже сказала, страшно накручивают себя, живут одними фантазиями и, проводя долгие часы в постели наедине со своими мыслями и воспоминаниями, внушают себе бог весть что. Интересно, какие воспоминания связывают его с этой девушкой? Все равно. Ясно, что сейчас он исполнен железной уверенности в том, что она была, есть и будет его единственной в жизни любовью. И никто не мог бы его в этом разубедить. Впрочем, может быть, это правда, может, она и останется его единственной любовью...

— Сколько Ирине лет? — спросила я.

Он взглянул на меня, словно впервые задумался о том, сколько же лет мне.

— Девятнадцать.

— Ну вот, — сказала я, — и мне девятнадцать. Никакой разницы.

Это была попытка снять руку с его лба.

Он снова оглядел меня, словно другими глазами. И улыбнулся. Видно, сообразил, что в этой ситуации есть и что-то смешное. Я тоже улыбнулась.

— Вы — иное дело, — сказал он тихо.

В этот миг я непременно должна была почувствовать самую пылкую благодарность — так нежно прозвучал его голос. Но я ощутила и горечь.

— Кто знает — иное или нет... — сказала я тоже тихо.