Любовь

В спокойном расположении духа с этим можно было согласиться. Тем более, что Зимка действительно заботилась о благе государства, имея заветную мечту привести всё в такое цветущее состояние, чтобы Юлий в один прекрасный день ахнул, оглядевшись вокруг, и поцеловал свою умницу. Так что Зимка, как всякий искренний человек, страдала, сознавая оплошность. Она не затруднялась исправить ошибку, если Ананья указывал на нее в любезной и ненавязчивой манере, но, конечно же, и речи не могло быть, чтобы восстановить отставленного вчера от службы судью в прежнем должности — государево слово свято. Зимка тогда назначала понапрасну обиженного вельможу на другой приказ. И потому в скором времени немало приказов имели по два начальника сразу. Обеспокоенная таким положением дел, Зимка не забывала осведомиться, как идут дела в двуглавых ведомствах. Ее уверяли, что дело нисколько не страдает. Не страдало дело, как докладывали, и в тех случаях, когда приказ оставался и вовсе без начальства, без судьи и даже без дьяка, но Зимка, хотя и принимала это к сведению не без удовлетворения, все ж таки, по природному здравомыслию, не признавала такое положение удобным.

Так что утренний доклад у великой княгини не считался среди высших сановников государства пустым времяпрепровождением, а, напротив, был признан за испытание. Зимка заставила себя уважать — если не мудростью, то бестрепетностью решений.

Она редко являлась в Серебряный покой раньше полудня, к тому времени начальники приказов ждали ее уже два или три часа, потому что доклад назначался на утро. Так продолжалось изо дня в день, но порядок не изменялся; каждый раз Зимка давала себе зарок подняться с зарей и, соответственно, требовала, чтобы так же поступали приказчики. Она старалась приучить себя к трудолюбию и самообладанию, но достигла на этом пути лишь половинного успеха: вставать с зарею так и не научилась, но, несомненно, заставила проделывать это седовласых судей и дьяков.

Сановитые чиновники ожидали государыню в обитом серебристой парчой покое; стены и простенки занимали тут низкие книжные шкафы красного дерева, для княгини поставили посреди ковра легкое кресло на гнутых ножках перед таким же легким, закругленных очертаний столом. Седьмого изока, в среду, великая государыня Золотинка предстала перед своими приказчиками в строгом платье блекло-красного бархата. Глухое застегнутое по самое горло платье не имело других украшений, кроме золотых прошв на груди и на рукавах да россыпи жемчуга на плечах — серебристые капельки венчали собой узлы нашитой на бархат тесьмы. Скромные жемчужные серьги и унизанная жемчугом сетка, что покрывала и стягивала скрученные на затылок волосы, довершали убранство, создавая впечатление той строгой, собранной деловитости, о котором так беспокоилась Зимка, сочиняя себе наряды для утреннего доклада. Справедливо полагая, что сбережение государственных средств, о котором часто толковали на заседаниях думы, следует начинать с себя, Зимка не допускала по утру никаких излишеств: от кончиков туфель до убранной жемчугом макушки она не имела на себе ни одного алмаза.

Оповещенные дворянином, сановники, заранее поднявшись с лавок, отвесили государыне поклон. Золотинка приветствовала их «здравствуйте, господа!» и уселась за столик со словами «ну что у нас там сегодня?» Подвинула хорошенькую чернильницу из цельного изумруда, заглянув в высверленное нутро, захватила взглядом девственной чистоты серебряное перышко и белоснежную бумагу, подложенную дьяком на случай, если государыня пожелает обновить перышко.

Конюший Ананья в пышном полукафтане с подложенными плечами раскрыл кожаную папку, он докладывал стоя. Добрую четверть часа княгиня слушала, вопреки обыкновению не перебивая докладчика, посматривала в окно и временами хмурилась, прекрасное лицо ее омрачалось, словно блеск церковных шпилей, что поднимались над вздыбленным морем крыш, наводил ее на мысль о бессчетно утекающем из казны золоте.

Не обманываясь скучным настроением государыни, суровые судьи и дьяки на другом конце комнаты держались плотно, всем скопом, всегда готовые к худшему. Однако Золотинка, кажется, не помышляла о том, чтобы сеять ужас и опустошение в рядах сановников, мысли ее отсутствовали, она невпопад вздыхала, томимая некой душевной смутой, перебирала по столу беспокойными пальцами и опускала взор долу. Потом придворные прозорливцы уверяли, что в этот ничем не примечательный день, седьмого изока, они с самого начала ощущали нечто необычайное, что недоброе предчувствие не обошло и государыню, она как будто ждала… Так это было или нет, только ничего не упускающие из виду сановники отметили, что Золотинка вздрогнула среди усыпляющих речей докладчика.

В боковую дверь скользнула сенная девушка из ближних и, смело встретив недовольный, исподлобья взгляд конюшего, направилась через комнату к государыне.

— Подождите, Ананья, я сейчас же буду! — громко сказала Золотинка, когда выслушала торопливый шепот наушницы.