Никита жил с мамой в небольшой старой землянке. Отца и других родственников у него не было. А родительница особого внимания своему чаду не уделяла. Ее больше интересовала полнота налитого стакана и наличие мужика в своей постели. Поэтому Никита рос сам по себе. В два года его местная соседка по совместительству воспитательница определила в детский сад, и ребенок большую часть времени был под присмотром взрослых, но в этом году в конце весны она уехала жить в город к сыну, и теперь Никита был предоставлен сам себе. Заниматься воспитанием ребенка было некому. Никто не хотел брать на себя ответственность за маленького беспризорника. Ведь его нужно было кормить, одевать и платить за посещение детского сада. Иногда Никита кормила моя бабушка. Ей было очень жалко никому не нужного малыша, и оказывается, она даже была не против, забрать Никиту к себе, но у него была мама. Живая и здоровая, просто не всегда трезвая. А точнее, практически никогда. Но это никого не интересовало. Поэтому Никита и скитался по дворам и улицам, ища себе пропитание и компанию для общения.
Своей маме Никита был не нужен. Ну, по крайней мере, она совсем не следила за ним. А когда к ней приходили деревенские мужики-алкаши, она выгоняла Никиту в старый сарай. Наверное, и на том спасибо ей. Никита хотя бы не видел всего, что она там вытворяла с ними.
Ему было тяжело. Я видела его грустные глаза. Несмотря на то, что его мать была самой настоящей кукушкой, он очень любил ее, тянулся к ней. И ждал от нее хоть какой-то ласки, но так и не найдя ее, этот маленький сорванец привязался ко мне.
Мы спасли друг друга. Никита стал для меня той вселенной, куда я шагнула, оставив всю свою боль где-то глубоко внутри себя. Я посвятила всю себя Никите. Мы готовили с ним завтраки, купались на речке, гуляли по деревне, читали книжки и расставались лишь по ночам, чтобы утром снова встретиться. Я перестала плакать ночью, и начала даже засыпать без криков и стонов. Но от любимых глаз так и не смогла избавиться. Я видела их во сне. Родные и любящие. Не мои, далекие, но все равно любимые.
Ближе к осени Никита перебрался к нам с бабушкой домой. Он уходил вечером к себе, но мать очень часто выгоняла его, а ночи были уже холодными, и я поставила маленькую лавочку возле своего окна, чтобы Никита мог забраться на нее и дотянуться до моего окна. И теперь почти каждую ночь вместо сарая этот малыш засыпал в моей кровати в моих объятиях, принося мне спокойствие и умиротворение.
Конечно, жители села пытались решить вопрос с мамой Никиты. И каждый вносил свою лепту. Кто-то ругал ее, кто-то воспитывал, кто-то советовал отправить лечиться. И нашлись даже такие, кто накатал жалобу в администрацию. И ее даже пытались лишить материнства. И если, раньше мне очень хотелось, чтобы маму Никиты наказали за безответственность и круглосуточное распитие спиртных напитков, то, потом, когда приехал глава администрации с комиссией, я чуть не потеряла голову от страха. Эту падшую женщину могли лишить родительских прав и забрать Никиту, определив его в детский дом. А я уже не смогла бы без него. Я бы снова провалилась в темноту и вряд ли бы нашла силы вынырнуть снова на поверхность.
Увидев мои переживания, моя бабушка, бывший работник администрации, о чем-то пошушукалась с главой, и эту семью оставили пока что просто под присмотром. Взяв с нас обещание, что мы с бабушкой будем приглядывать за малышом, дело не стали передавать в соцзащиту. До следующей жалобы со стороны односельчан. Чтобы избежать разговоров и нареканий, мы с бабушкой для начала купили Никите новую одежду и определили его в детский сад. А вечера он проводил в нашем доме в тепле и сытости. И только тогда, когда непутевая мать вспоминала о существовании сына, малышу приходилось идти ночевать в холодную сырую землянку.
Мне было очень тяжело отпускать ребенка к своей маме. Но я видела, как загораются его глаза и как он безмерно счастлив, что мама наконец-то обратила на него внимание. И ради вот этого блеска я отпускала его, переживая за него. Но к утру малыш возвращался печальный, с опущенной головой, потому что любимая мама снова выгоняла его. И для него это было травмой. Травмой, которую он мог залечить только рядом со мной. И я очень старалась облегчить его боль. Я дарила ему любовь и ласку, которую он не получал от своей матери. Дарила безвозмездно и с огромным удовольствием исцеляясь от своей больной разбитой любви.
Незаметно для себя я начала смеяться и радоваться жизни. Я знала обо всех новостях в деревне, и теперь очень редко вспоминала о том жутком вечере, который заставил меня пережить страшнейший ад в своей жизни. Нет, я ничего не забыла. Но боль в груди была тупой и далекой, а воспоминания все реже навещали меня.
За меня радовались все. Бабушка, родители. Они от счастья не находили себе места. И если бы была их воля, они с огромным счастьем забрали Никиту к себе навсегда, лишь бы я больше не плакала.