Любовь эпохи ковида

Очнулся я скрюченный в тесной и тряской моторизованной инвалидной коляске. Но за рулем был не я. Да я и не умею рулить. Мы ехали по пустынной улице. С «законсервированными» домами. «Законсервированы» они были ржавыми листами, закрывающими парадные и окна. Управлял коляской горбун, не обращающий на меня никакого внимания, весь сосредоточенный на изуродованной дороге: даже не знал, что такие есть в нашем городе-красавце. Ноги водителя едва доставали педали, рост был поменьше метра, но характер он имел сильный. Завозил меня в какие-то раскаленные солнцем, заброшенные дворы, и куда-то уходил, переваливаясь, как утенок. Но утенок злой. Даже не оборачивался, не считал нужным что-то сказать, оставляя меня на солнцепеке с пересохшим горлом. Вот я оказался у грязной кирпичной стены, уходящей в небо. Пучками росли ярко-фиолетовые цветы. Мне кажется, он считал меня обузой, не знал уже, как от меня избавиться. Но думал, видимо, что я без него не пропаду. Не пропаду! Главное он для меня сделал – завез черт знает куда. К чему я, собственно, и стремился. Не буду его больше отвлекать от дел, хотя он особенно и не отвлекался. Скукоженный, весь засохший, из коляски я сумел только упасть. Первый успех: поднялся на четвереньки. Потом, с хрустом суставов, встал.

Другая сторона двора была домом, тоже законсервированным. «Консервы» были частично вскрыты – железо на парадной слегка отогнуто. Добро пожаловать! Я просунулся на лестницу, дохнувшую могильным холодом после долгой жары. Полез по крутым ступеням. Полуоткрытая, однако шире не открывающаяся, дверь с номером 9. Пролез. Очень широкий, озаренный закатом коридор. Комнаты. Тут даже и мебель есть! Вот он, первый мой ночлег на свободе. Хрена два тут меня кто-то или что-то найдет! Я рухнул на узкую тахту.

Проснулся. Рассвет. Но какой-то нищенский. Как-то там Нона на даче? Тревожно. Мобила не прощупывалась. Горбун увел? Зато никакого дисплея и статистики смертей. Хотя и жизнью тут особенно не пахнет. Никакого детского рева, как в моем прежнем дворе. Рев обычно обрубался хлопком двери и ревом машины. Первые звуки. А тут – тишь. Впрочем, не совсем. За дверью пронеслись быстрые, почти беговые шаги – и дребезжание стекол серванта, который стоял, видимо, в коридоре, недалеко от меня. И бег обратно – и снова дребезжание. Сердце стукнуло. Легкий страх. И в то же время – странная уверенность, что жильца этого я никогда не увижу. И вообще больше ничего. Нет, увижу! Я приоткрыл дверь. Я-то вообразил смерть, делающую утреннюю пробежку с косой. Но это оказался мальчик южной национальности, весело бегающий по коридору босиком. Реальная жизнь! Слезы умиления, скукожившие щеки. Жизнь! Я двинулся на холод: выход, всего скорее, там! И вдруг какое-то странное, давно забытое ощущение. Тюк. Будто клюнула мелкая рыбешка… Но не наживку, а меня. Мальчик как раз пробегал мимо, но два этих события я не связал.

Оказался на ржавой улице, выходящей, что интересно, на Адмиралтейский канал и Неву. Дошагал до Адмиралтейства, сел на гранитные ступени со львами наверху. Задумался. То, что я ощутил недавно, был все же не клев. Скорее короткий и тонкий писк, который издает перед смертью раздавленный ковидный комар. И даже короче и тоньше. И я уже догадывался, с чем это связано: кошелька-то в пиджачном кармане нет! Милый мальчик «пискнул» его. Вот тебе и сходил на похороны! Чудный мальчик, юный виртуоз! Это было как писк – коротко и почти не слышно. Можно было вернуться и разобраться, но сравнение мое – «писк» – дороже мне тех трехсот рублей, которые, возможно, в кошельке были. Искусство дороже денег. Наверное. Пока солнце не взошло – было мрачновато. Одолевали не свойственные мне прежде тревожные мысли. Ну, вроде: не может так продолжаться, надо решать – она или она. Нельзя жить в неопределенности! За все надо платить! Видимо, мозг мой совсем ослабел от пьянства, раз выдавал, как заскочившая пластинка, такую ерунду. Но с первыми же лучами воспрял! Как это – нельзя? Можно!

Я сидел на гранитных ступеньках у Невы, освещенной солнцем со стороны Литейного. И натюкал страничку.

В ОТВЕТ НА КРАЖУ КОШЕЛЬКА

Вот здесь, рядом с Адмиралтейством, стоял ресторан-дебаркадер, и совсем недавно, кажется, мы тут справляли мальчишник перед женитьбой нашего друга. Мы были первокурсники, он был из провинции, недавно вернулся из армии и жениться ехал к себе домой… Так что мы заодно и знакомили его с нашим прекрасным городом. Помню, мы даже помогли ему купить золотое кольцо, что в те годы было непросто. Мы заняли крайний столик у воды, раскрыли в центре стола коробку и любовались сиянием кольца. Помню вечерний блеск Невы, теплый ветерок, алкоголь, блаженство. И тут наш друг Петр решил вдруг вкусить запретных радостей, которых он прежде был лишен и, видимо, будет лишен и в будущем. Он забирался на сцену, шептался с оркестрантами, потом объявлял в микрофон:

– Посвящается прекрасной незнакомке. Танго: «Целуй меня!».