Любовь гика

Зрители выходили довольные. Каждый раз среди публики находилась компания молодых людей, которые брали на себя задачу переловить всех нагруженных мух или просто прихлопнуть, если те присаживались отдохнуть. И каждый раз находился ребенок, которому было жаль несчастных мушек, и он пытался поймать одну живьем, чтобы спасти ее от верной смерти, забрать домой в коробочке из-под попкорна и окружить теплом и заботой после всего, что ей пришлось пережить.

Два месяца Норвал Сандерсон путешествовал с цирком во взятом напрокат фургоне. Потом он нас оставил и взял в издательстве отпуск за свой счет. Поехал домой в Уэст-Пойнт, штат Джорджия, как он потом рассказал, чтобы повидать престарелую мать и спокойно подумать. Он пробыл дома около месяца. Каждый вечер Сандерсон расчесывал длинные, тонкие волосы матери, а когда она ложилась спать, он еще долго сидел на крыльце с бутылкой виски. Затем он вернулся в «Фабьюлон». Арти был уверен, что его привлекает артуризм. Лил считала, что Сандерсон собирается написать биографию Арти, но интуиция мне подсказывала, что отчасти Сандерсон вернулся из-за мушиного ковбоя, как бы странно это ни звучало.

Норвал догнал нас в Небраске, неподалеку от Огаллалы. Он постучался в фургон Арти во время завтрака. Тот выпустил изо рта соломинку, через которую пускал пузыри в апельсиновый сок, и улыбнулся Норвалу. Я продолжала резать ветчину у него на тарелке.

Норвал подошел к плите, налил себе кофе, поднял чашку, салютуя Арти, и поставил ее на стол, не отпив ни глотка.

– Я тебе кое-что притащил. – Его ироничный ленивый голос звучал так же, как и прежде. Он достал из кармана небольшую узкую банку из темно-зеленого стекла, чем-то плотно заполненную. – В знак моего глубочайшего уважения. – Сандерсон усмехнулся и поставил банку на стол рядом с тарелкой Арти.

Распухшая штуковина прижималась к стеклу изнутри. Штуковина, покрытая редкими короткими темными волосками. Норвал вновь усмехнулся и расстегнул кожаный ремень на фланелевых брюках. Брюки упали вниз до колен, явив миру свободные шелковые семейные трусы.

– Прошу прощения, мисс Олимпия, – насмешливо промолвил он, запустил большие пальцы под резинку трусов и резко дернул их вниз. Потом приподнял подол накрахмаленной белой рубашки. Его вялый пенис с обрезанной крайней плотью свисал с совершенно плоского паха, иссеченного шрамами.

– Швы почти полностью растворились, но я так и хожу враскоряку, – пояснил Сандерсон.

Арти хохотнул и кивнул:

– Только не думай, что это даст тебе преимущество перед другими новообращенными. Тебе все равно нужно принять базовый минимум по пальцам, и только потом можно будет рассчитывать на какую-то роль в этом большом спектакле.

Сандерсон резким движением поднял брюки и покачал головой в насмешливом огорчении.

– Я отрезал себе яйца ради этого человека, и вот благодарность.

– Каждому надо с чего-нибудь начать, – заявил Арти.

Я наколола на вилку кусочек ветчины и поднесла к его рту. Сандерсон стоял, прислонившись к плите, пил кофе и развлекал нас светской беседой. В частности, рассказывал, как искал хирурга, который согласится провести ампутацию.

– В конце концов я нашел восьмидесятилетнего доктора, ни много ни мало – Великого Мудреца местного отделения Ку-клукс-клана. Сказал ему, будто бы моя мама призналась на смертном одре, что у нее был роман с сезонным собирателем орехов, и мой настоящий отец – окторон и к тому же католик и коммунист. Пожилой джентльмен сразу же согласился провести операцию. Он похлопал меня по плечу и произнес: «Да, ты все правильно делаешь, сынок, а то гореть бы тебе в аду, если бы ты вздумал передавать дальше эту грязную кровь».

Когда Сандерсон ушел отгонять свой фургон в лагерь Допущенных, Арти расхохотался в голос. Он протянул плавник и придвинул зеленую банку поближе. Он уткнулся носом в стекло, перевернул банку другим боком к себе, потом откинулся на спинку стула и сморщил лоб.

– Козел? Или теленок? – спросил он, обращаясь к зеленой банке. – Может, жеребенок или крупный пес?

Я покачала головой:

– Вы оба чокнутые.

Арти посмотрел на меня.

– Это не его яйца.

Такого я не ожидала. Я наклонилась поближе к банке, чтобы рассмотреть ее содержимое внимательнее.

Арти похлопал плавником по крышке:

– Один из репортеров, который к нам приезжал после первой статьи в «Тудэй», хорошо знает Норвала Сандерсона. Он мне все рассказал. Сандерсону оторвало яйца, когда он подорвался на мине. В Северной Африке. Лет пятнадцать назад.

– Что ж ты его не поймал на вранье? – Моя голова словно заледенела изнутри.

– Он думает, я ничего не знаю. Наверное, намазал йодом старые шрамы, чтобы они выглядели свежими. Это даже трогательно. Дадим ему свободу действий… ну, относительную свободу, и посмотрим, что он замышляет. А ты держи рот на замке́.

– Он тебе нравится.

– Он забавный.