Любовь и честь

Нора еще долго сидела на колокольне, ожидая, пока успокоится сердцебиение и пройдет тошнота. Но даже сейчас, в тишине позолоченной гостиной, оно продолжало отчаянно колотиться. Может сердце остановиться от горя? Или разбиться, как птица в ловушке?

— Он благополучно прибыл в Тауэр.

Нора вздрогнула от неожиданности, проглотила ком в горле и обернулась к мужу.

Придворный наряд был ему к лицу. Пудра и длинные локоны парика подчеркивали резкие черты лица Эдриана, жесткую линию губ, живость зеленых глаз.

В темно-красном парчовом камзоле и шелковых чулках он держался не так, как всегда. Каблуки делали его выше, чем предназначено мужчине природой. Чтобы с грацией и достоинством носить жесткий от вышивки длиннополый камзол, требовалось изрядное умение. Эдриан обладал им в полной мере. Широкими и легкими шагами он подошел к жене и остановился, заметив ее настроение. Эдриан долго смотрел на нее, и Нора не отводила глаз, надеясь, — возможно, несправедливо, — что он угадает правду и не будет нужды говорить. Ей не хотелось иметь секреты от мужа, но если она заговорит сейчас, то может расплакаться или даже завыть.

Эдриан не виноват. Не виноват. Но, видит Бог, так легко его обвинить. Его действия привели к тому, что брат сегодня оказался в Тауэре, а ее собственные поступки в Мэншне уничтожили все надежды Дэвида на спасение.

Она никогда не станет сожалеть об этом, она снова сделала бы тот же выбор. Но разве от мыслей отделаешься? Они омрачали даже огромную любовь, которую она испытывала, глядя на своего мужа.

Как видно, по ее лицу Эдриан догадался, что она чувствует, тяжко вздохнул и только тогда спросил:

— Как ты себя чувствуешь, любовь моя?

Тревога в его голосе взволновала Нору еще сильнее. Она ступила на шелковый ковер и сделала шаг навстречу мужу. Что ему ответить? Как она себя чувствует? Хорошо? Будет ли им вообще когда-нибудь хорошо? Эта любовь — настоящее чудо, только вот она, Нора, совсем не святая. Может быть, она просто недостойна этой любви? И может ли их любовь нести счастье, если ее вторая жизнь будет отмечена смертью брата?

Нора осторожно потрогала пальцем золотую тесьму на камзоле Эдриана. Тепло, исходящее от мужа, заставило Нору еще сильнее почувствовать царящий внутри ее холод.

Много раз она видела его в дворцовых залах, наблюдала за ним уголком глаза или из-под ресниц, и вид Эдриана, такого элегантного и красивого, каждый раз был как удар ножом в сердце. Теперь она могла к нему прикоснуться, потому что он принадлежит ей. Могла трогать эти золотые пуговицы, изысканное валансьенское кружево, выглядывающее из-под отворотов. Перчатки он снял еще раньше. Кисть Эдриана была теплой и немного пыльной от пудры. Нора положила ладонь на его руку. Когда он в ответ стиснул ее, она сразу поняла, какой ответ он получил в Сент-Джеймсе.

— Он сказал, что не может вмешиваться в такие дела, — бесцветным голосом произнес он. — Парламент должен работать, как считает нужным.

— О! — Нора с усилием сглотнула. Эдриан сильнее сжал ее руку и как будто выдавил из нее следующие слова: — Я ходила на него посмотреть. Видела, как его привезли в город.

Обручальное кольцо на его пальце больно вдавилось ей в руку. Боль оказалась даже к месту, она словно попала в резонанс с болью внутри. Нора чувствовала себя разбитой, душа разрывалась на части.

— Сможем ли мы быть счастливы, — прошептала Нора, — после того, как... как он умрет?

— Нора... — скорее выдохнул, чем произнес Эдриан, но она уловила в его голосе очень многое — мягкий упрек, тревогу любящего сердца и — что труднее всего было выдержать — сочувствие. Его Эдриан не вправе был предлагать, когда дело касалось брата.

Нора прикрыла глаза, Эдриан притянул ее к себе. Их разделяло теперь кружево и шелк. От Эдриана пахло придворными запахами: мускусом, гвоздикой, потом — ведь в кулуарах всегда было тесно от амбициозной публики.

Если бы во дворце был утренний прием, Нора могла бы пойти вместе с Эдрианом. Но король-немец не любит общества, и следующий утренний прием будет только в декабре. Нельзя навязываться королю, особенно такому, который ненавидит публичные появления. Однако если ее брат доживет до декабря, Нора пойдет и со слезами будет просить о помиловании, она бросится в ноги этому немцу...

Губы Эдриана коснулись ее виска. Она прижалась щекой к его груди. На лоб упали пылинки пудры.

— Ты поступила неосторожно, — мягко заговорил он. — Опасно выходить в город одной. Если бы ты сказала, что хочешь увидеть процессию, я сам бы тебя отвез.

Добрые слова Эдриана лишь усилили ее боль. Разве она заслужила эту доброту? Она горюет о человеке, который пытался его убить... Нора взяла себя в руки и спросила о том, что касалось самого Эдриана.

— Король сказал что-нибудь о деле Барстоу?

По городу ходили мерзкие слухи и листовки, явно исходящие от Барстоу и лорда Джона. Там излагалась та же ложь, которую должна была подтвердить Нора, а также новые обвинения: Эдриан был в заговоре с ее братом; побег Дэвида не случаен; Эдриана надо тоже посадить в Тауэр.

— Тут не о чем беспокоиться.

— Но все эти слухи...