Любовь и французы

Встают передо мной. Соития минуты

Ужасны, если нет божественного в них.^{249}

Сватовство

Для сватовства весьма подходящими считались танцевальные вечера, которые устраивали зимой в частных домах (в продолжение всего вечера девицы обязательно были в перчатках), а летом — крокетные площадки и вечеринки в садах; немногие пары завязывали дружеские отношения на пляжах морских курортов, которые становились все популярнее. В Париже роль ярмарки невест играл театр «Опера комик», где «кандидатам» позволялось предварительно взглянуть друг на друга: девицам — из первого ряда лож, юношам — из партера. Браки по-прежнему устраивались нотариусами и родителями. (В 1896 году в брачные законы были внесены изменения, сыновьям и дочерям, достигшим соответственно двадцати пяти лет и двадцати одного года, позволялось обходиться без разрешения родителей после одного sommation respectueuse[272] вместо трех, которые требовались прежде.)

Брачная церемония следовала вскоре после обручения. По обычаю жених должен был послать невесте свадебные подарки, красивую, выстеленную шелком, корзинку, в которой были меха, роскошные отрезы бархата, старинные фамильные кружева, драгоценности, веер и молитвенник. Гражданская церемония предшествовала венчанию в церкви, как это делается и поныне. Мэр зачитывал статьи Гражданского кодекса о супружеском долге, и, после того как жених и невеста объявляли о своем согласии, а их родители — о своем разрешении, молодую пару объявляли мужем и женой.

Регистрационная книга преподносилась для подписи новобрачной; расписавшись, она предлагала перо мужу, который отвечал: «Благодарю, мадам». В первый раз ее величали столь желанным титулом.^{250}

Свадьбы бывали первого и второго разряда — как и похороны. Первоклассные свадьбы происходили в соборе; портал распахивался после того, как в двери трижды стучал входивший в неф впереди молодой пары церковный сторож. Он был великолепен в своей треуголке, розовых шелковых чулках, в плюшевых штанах с красным поясом и башмаках с серебряными пряжками. Мисс Бэзем-Эдвардс, прожившая во Франции несколько лет, восклицала: «Где мы найдем более тесные, чем во Франции, союзы, более преданных мужей, более нежных жен?» — однако французские наблюдатели того времени так не думали. Размеры приданого возросли, деньги играли при сватовстве все более значительную роль, мужчины женились в более позднем возрасте, падение численности населения вызывало тревогу.

Современники жаловались, что учтивость умерла, но молодой англичанин, которому случилось немного пожить во французском замке, был поражен церемонностью своих хозяев. «Француз,— писал он,— если его представляют даме, подносит к сердцу левую руку со шляпой, склоняет голову, так что она оказывается на уровне руки, и, быстро выпрямившись, откидывает левую руку в бок, как бы говоря этим: “Я выброшу прочь мое сердце, если вы не примете его в дар”, и шаркает правой ногой, показывая тем самым, что при виде подобных прелестей мужчина не может оставаться безучастным. Если случится, что дама протянет мужчине руку, то кавалер, удостоенный этой чести, должен мягко взять ее — правой рукой или, если другая рука у него не занята шляпой, обеими руками — и поцеловать. Эти поклоны, как правило, делаются с серьезным выражением лица».

Этот же молодой человек был удивлен необыкновенной переменой, которая происходила с француженкой, стоило ей выйти замуж. Он отмечал: «Робость, застенчивость, молчание — все исчезает, как по мановению волшебной палочки. Вуаль разрывается в клочья, открывая вторую натуру, которой люди никогда не видели и о существовании которой вряд ли даже могли подозревать. Молодая особа, никогда ничего, кроме кадрили, не танцевавшая, ныне танцует вальс с мужчинами, которых она почти не знает».

Читать романы незамужним девушкам из «хороших семей» по-прежнему не позволялось, и мисс Бэзем-Эдвардс упоминает о восторге, с каким молодая женщина, вышедшая замуж в тридцать два года, впервые читала романы Виктора Гюго!

Любовники и любовницы