Любовь и ненависть

Уже второй день я не чувствую его. Я все понимаю, Рем говорил мне, что после такого удара он полностью обессиленный в течение нескольких дней. Правда, несмотря ни на что, я очень переживала за него, я знала, что он жив, я слышала размеренный ритм его сердца, но поскорее бы он уже очнулся! Каждый день я планировала побег. Надо найти лошадь и уехать отсюда, поскорее. Как же я устала, меня постоянно тошнит, на меня накатывает слабость. Но мне светит крохотное, но ясное солнышко уверенности в том, что Рем где-то там, ждет меня, я живу ради него и нашего ребенка. Я знала это. Однако так или иначе, бросившись в бурный поток благородного общества Креландии, я опять и опять ухватывалась за мысль о Реме, как за спасательный линь — и этот линь, туго натянувшись, вытягивал меня из пучины отчаяния и страха. Мы справимся. Я ведь не сдалась тогда, в имперском дворце, я победила, и именно потому была наша, словно упавшая с неба, вторая жизнь с Ремом. Я начинаю борьбу за третью…

То малое количество плоти, которое неимоверным усилием Ричарда я смогла набрать, за те несколько дней счастья, сошло. Стою, смотрю на себя в зеркало. В тяжелом черном шелковом платье, резко оттенявшем ослепительную белизну шеи и плеч, я казалась особенно худой и хрупкой, а гладко причесанные, блестящие рыжие волосы подчеркивали бледность моего заостренного лица. Я была похожа на мертвое, безжизненное изваяние.

Прошло двое суток. Я продолжаю быть гостьей в доме баронессы Эмилии Ванж, и каждый последующий день похож на предыдущий, если не считать того, что Эмилия день ото дня все сильнее проникалается сознанием величия креландской империи, вследствие чего становилась все более невыносима. Эмилия представила меня блистательнуму обществу Мелеборена. Я «счастлива». Дворяне и официальные лица одеты в высшей степени роскошно. У многих мужчин болтаются на поясе богато украшенные мечи, хотя я сильно сомневаюсь, что кто-то из них хоть раз в жизни пользовался этим оружием. Под меховыми пелеринами дам можно разглядеть роскошные платья и дорогие украшения, сверкающие в лучах солнца. В салоне баронессы Эмилии царит шумное веселье, то и дело раздаются взрывы хохота, и уже было выпито немало хмельного ардорского вина.

Сегодня мой последний день в этом городе. Лошадку я себе уже присмотрела. Брючный костюм для верховой езды готов. Рем наконец очнулся. Напишу ему послание — у меня еще целая нога осталась, и все, вперед. Сегодня ночью бегу.

Сижу, слушаю глупые разговоры местной знати, скучаю…

— Говорят выживших нет…

— С двух сторон орудиями прочистим, дайте время…

— Через месяц, не позже…

— Ну, насчет того, что их можно сделать людьми, это, пожалуй, преувеличение, — сказал молодой виконт Греберт. — Они звери, может через несколько поколений, под нашим контролем…

Я стараюсь не зевать, таращусь в опротивевшие лица, подташнивает, руки дрожат…

— Иногда совсем забываешь, что еще жив, — сказал кто-то. — Это новое дикое распоряжения наместника…

Кто-то опять рассмеялся.

— Я-то все время помню, но только не знаю, на что это мне…

— Ах, время было, а теперь, тюрьмы забиты и ни-ни, нельзя даже пощупать…

Я присмотрелась к говорившему — он был тощ, бледен и до того белобрыс, что казалось, у него нет ни ресниц, ни бровей. Его губы ярко блестели красной помадой, на его тощие ноги, по последней моде, были одеты зеленые обтягивающие штаны. «Ретузики, как называет их Рем» — с грустью вспомнила я.

— Хорошее было время на войне. Мы лили в глотку этим зверям виски и зажигали. Делали из них фейерверки. Ох, ребята, и прыгали же они! Умрешь со смеху…

— Они должны быть порабощены, все.

— Нет, я тут не согласен, с почтением хочу возразить, что их надо уничтожить, истребить. Для креландского народа необходимо очистить жизненное пространство…

Даже слушая их, я чувствовала себя грязной, хотелось встать и уйти: нельзя! Я продолжала сидеть и улыбаться. Усилием воли я заставляю себя сидеть.

— Маркиза, расскажите нам, как там было?

Рассказываю, все ахают, ужасаются жестокости зверей. Рассматривают мои руки.

— Я очень, очень благодарна вам, моим благородным защитникам, — я “вдруг” заплакала. — Извините меня, — сказала я, нахмурившись, ну вот, я так «расстроена», теперь можно и уйти…

— А не хотите сходить в тюрьму? Посмотреть на этих зверей. — Неожиданно прозвучал вопрос. Я оглянулась. Эмилия Ванж смотрела на меня, улыбаясь. — Это, говорят, очень помогает, у вас травма. Вам станет легче, когда вы увидите, что отомщены. Как говорится, клин клином вышибают.

Баронесса встала. Ее расплывшееся лицо дрожало от праведного бешенства, и с него осыпалась пудра. Я заметила, что она очень ярко накрасила губы. Когда она проходила мимо меня, шурша платьем, от нее пахло, как от целого парфюмерного салона.

Я остановилась в растеряности. Увидеть их, ардорцев., в тюрьме…

— Да и раба себе выберете. Мы все туда ходим почти каждый день. Это забавно, только вонь сильная. — Меня продолжают уговаривать.

— Я даже не знаю, готова ли я, — залепетала я, «нет, нет, совсем не готова, я не смогу…»