Любовь и ненависть

- А как школу окончил? - спросил Дмитрий Федорович

напрямую.

Этот вопрос и меня очень интересовал, поэтому я не

спешил отходить от веранды. Впрочем, Ирина, появившаяся с

фотоаппаратом в руке, тоже задержалась на минуту: думаю,

что и ей хотелось знать, как учился этот красивый юноша.

- Да вообще неплохо. Есть пятерки, четверки и одна

тройка, по математике. Знаешь, есть такие нелюбимые

предметы, - добавил контр-адмирал. Мне показалось, что в его

голосе звучала какая-то нехорошая настойчивость.

Море было рядом, сразу за дачей. Оказывается, я

слышал именно его глухой и равномерный шум еще в машине,

но по неопытности принял его за гомон высоких сосен,

стоящих у берега узкой полоской.

Оно открылось нам сразу, белесое, дымчатое, искристое

от лучей заходящего солнца и совсем не такое, каким

представлял я его по картинам. Море было очень живое и

одушевленное - необозримо просторное и вечное, как мир, как

вселенная...

Я прошел на самую кромку влажной гальки, намытой

волной, с жадностью начал вдыхать новый для меня приятно

солоноватый воздух. Мне хотелось крикнуть, перефразируя

Пушкина: "Здравствуй, свободная стихия! Ты в первый раз

передо мной катишь волны голубые и блещешь гордою

красой". Но я не сделал этого, стесняясь своих спутников,

которым до меня, казалось, и дела не было. Юноша

оживленно разговаривал с дочерью адмирала. Из их разговора

я понял, что девушка через год кончает десятый класс и

намерена поступить в медицинский институт. Впрочем, я не

особенно вслушивался в их разговор, поглощенный новыми

для меня впечатлениями.

Я сел на большой камень, уперся локтями в колени и

долго смотрел в сверкающий багровый горизонт, туда, куда

падало солнце. Мне показалось, что шум прибоя становится

все тише и тише. Я обернулся, взглянул на верхушки сосен - в

них не видно было ни малейшего движения. Казалось, они

замерли и вместе со мной прислушивались к утихающим

вздохам моря, засмотрелись на то, как солнце падает в пучину.

Я невольно вздрогнул: это дочь адмирала Пряхина

подкралась ко мне и внезапно щелкнула фотоаппаратом. Глаза

ее излучали счастье и озорство. Она была переполнена

хорошим задором.

- Давайте фотографироваться; - предложила девушка. -

Сначала я вас вдвоем сниму. Потом Андрюша снимет меня с

Маратом, потом Марат - Андрюшу со мной.

Немного удивленный и обрадованный тем, что девушка

назвала меня как-то по-домашнему, Андрюшей, я признался,

что никогда еще не держал в руках фотоаппарата. Мне

объяснили, что это совсем просто, навели, настроили,

оставалось только нажать кнопку, что я и сделал.

Сверху послышался голос адмирала Пряхина: звали нас.

Ира и Марат пошли на зов, я же остался на камне У самого

обрыва: мне жаль было так быстро расставаться с морем.

Марат и Ира уже поднялись на гору. Я снова услышал

голос адмирала:

- А где же Ясенев?

- Там, у моря, сидит, - с готовностью ответил Марат.

- Кликните его, пора к столу.

- Мы звали. Он не слышит: морем увлекся, - весело

щебетала Ира.

- Что значит не слышит? - с поддельной строгостью

заговорил адмирал Инофатьев. - Скажите - адмирал приказал.

Я встал с камня и по крутым ступенькам, выдолбленным

в глиняном обрыве, стал подниматься в гору. Ира и Марат шли

мне навстречу, они были еще наверху, невидимые мной, но

приглушенные голоса их долетали до моего слуха.

- Странный он, смешной, - простодушно говорила Ира,

очевидно, в мой адрес.

- Вот не нахожу, - добродушно возразил Марат и

прибавил: - И, наверное, способный.

Мне стало не по себе, захотелось сию же минуту уехать в

Ленинград.

- Курсант Ясенев, вы что ж это отстаете от коллектива? -

пожурил меня адмирал Пряхин.

- Загляделся... на море, - неловко пытался оправдаться

я.

- Море, друг мой, не картина Айвазовского, на него не

заглядываются, - мягко поучал Пряхин.

- На картине оно совсем не такое, - робко заметил я и в

замешательстве оглянулся.

Пряхин остановился, обернулся к морю. Солнце,

багровое, сочное, подожгло западную сторону неба и теперь

купалось в позолоченных им же волнах. Пряхин, сняв фуражку,

постоял молча минуты две - я не видел его лица, - затем

повернулся ко мне и задумчиво сказал:

- Ты, пожалуй, прав: на картинах такого моря нет. - Он

надел фуражку, застегнул пуговицы белого кителя, добавил уже

другим, деловым тоном: - А теперь пойдем перекусим.

Я наотрез отказался, сказав, что мне надо уезжать.

- Почему? - он поднял удивленные глаза и нахмурился. -

Вы что, поссорились?

И он посмотрел на меня так, словно в чем-то подозревал.

Трудно было обмануть этот проницательный взгляд. Я ответил,

что там, в училище, меня дожидается земляк. Будет

волноваться. Адмирал озадаченно покачал головой и сказал,

что его шофер отвезет меня.

Ира, прощаясь, многозначительно пообещала: