Любовь и ненависть

мне иногда казалось, что это Марина, сидя на маяке, шалит

мощным лучом. Когда вечером - это случалось раз в неделю -

я заходил в свою необжитую холостяцкую комнату в новом,

только что отстроенном доме, то, прежде чем лечь спать, гасил

свет и минут тридцать стоял у окна, ловя глазами быстро

бегущий родной и знакомый луч маяка.

И думал в это время почему-то об Ирочке Пряхиной, а не

о Марине. Это получалось у меня как-то подсознательно,

помимо моей воли. Когда я ловил себя на этом, мне

становилось неловко. Я не хотел признаться, что Ирина по-

прежнему сидит в моем сердце и не желает уступать места

никому другому, даже Марине. И я тут ничего не могу поделать.

Днем в густой туман на острове Палтус предупреждающе

выла сирена, а у скалистого мыса у входа на рейд глухо и

сонливо куковал наутофон.

Однажды, когда туман рассеялся и ветер, разорвав в

лохмотья и разметав во все стороны серые, мокрые облака,

обнажил низкое, блеклое небо, Валерка посмотрел на высокую

скалу, что лежит между причалом и маяком, и сказал:

- Опять она стоит и смотрит на корабли. Может, шпионка

какая-нибудь?

Я вскинул бинокль: на скале стояла Марина. А Валерий

продолжал пояснять:

- Уже в четвертый раз замечаю: когда мы уходим в море

или возвращаемся в базу, она тут как тут. Будто встречает и

провожает нас.

- А может, и впрямь встречает и провожает друга своего,

- заметил я, пытаясь хоть таким образом рассеять его

подозрения.

У меня было желание рассказать Марине о

"подозрительной" девушке, но, боясь ее обидеть, я промолчал.

Моими друзьями она никогда не интересовалась. Только

однажды спросила будто невзначай:

- Скажи, пожалуйста, этот капитан-лейтенант со

смешным именем твой приятель?

- Марат, что ли?

Она кивнула.

- Бывший приятель. А что такое?

- Ничего. Просто так. Воображала ужасный.

Она отказалась что-либо добавить к своим словам,

только брови ее задвигались негодующе и беспокойно. Я не

стал расспрашивать. Впрочем, на второй или третий день

после этого разговора Марат ни с того ни с сего сообщил мне:

- Выписал жену.

- Для занятия вакантной должности?

- Скучно, старик. А что ты не женишься на этой

чернокосой?

- Ты же мне не советовал.

- Это вообще. А на такой жениться можно: она покажет,

где раки зимуют.

- Ты говоришь так, будто тебе она уже показала.

Он понял намек, но промолчал.

Я подумал тогда: а в самом деле - почему я не женюсь на

Марине? Прежде я как-то старался уйти от этого вопроса,

избегал давать на него ответ, потому что во мне не было его,

этого твердого, определенного ответа. В Марине я видел

просто друга, с которым мне приятно было поговорить,

поспорить, помечтать. С ней было интересно, легко. Но всякий

раз, расставшись с ней, я тотчас же забывал об этой

интересной и умной девушке. Она была действительно

интересной, возможно, даже красивой, но красота ее не

задевала в моей душе тех струн, которые звенели лишь от

одного имени - Иринка. Впрочем, когда-то, в первое время

нашего знакомства с Мариной, во мне вспыхнуло нечто очень

серьезное, желанное и большое и, казалось, заслонило образ

Ирины. Но ненадолго. Очень скоро все улеглось,

определилось и стало тем, чем было сейчас, - какими-то

ровными, чисто дружескими отношениями с полным доверием

и уважением друг к другу.

Что такое любовь - я, наверно, и сам не знаю. А может,

наши отношения с Мариной и есть та самая любовь? Зачем

обманывать себя самого: Марина мне нравится, мне часто

хочется видеть ее, говорить с ней, выслушивать ее

удивительно прямые и непосредственные суждения о жизни, о

прочитанных книгах, видеть в ее глазах отражение сильного

характера и воли, любоваться ею. И все-таки каким-то

десятым чувством я понимал, что в наших отношениях не

хватает чего-то неуловимого, что нельзя словами выразить,

именно того, что очень часто воскрешал в моем сердце и

памяти образ Ирины, того, чему не было сил и возможностей

противиться, потому что происходило это помимо моей воли и

желания. Но оно, очевидно, и было главным и, наверное,

имело какое-то название, которого я не знал.

Я уже достиг возраста, когда нормальные люди

обзаводятся семьей, и чей-то голос уже говорил мне: "Пора,

мой друг, пора". Да я и сам знал, что пора, по тому-то после

лобового вопроса Марата: "А что ты не женишься?.." - я

впервые заставил себя подумать и дать ответ самому себе. И

тут же передо мною возникал, точно подкарауливавший где-то

мои мысли, другой и очень каверзный вопрос. Он смотрел мне

в душу прищуренными колючими глазками и спрашивал с

этаким сухоньким вызовом: "А Марину ты спросил? Что она

думает о тебе?"

Да, действительно я не знал, что думает обо мне