Любовь и ненависть

Вот и приехали. Дом получили, работать стали. Живем не

жалеем. На будущее лето в отпуск в Крым поедем, к теплому

морю. По пути, может, к родным заедем. Деньги у нас есть и

еще заработаем.

У Новоселищева тяжелый, упрямый взгляд, светлые,

всегда влажные глаза, большой лоб и квадратное лицо.

Донашивает жалкие остатки когда-то пышной шевелюры. Шея

красная, упругая, как у быка. Пальцы короткие, толстые,

неуклюжие, но, должно быть, силы в руках достаточно. Все

зовут его по должности - председателем. Ему это нравится.

Председателем Оленецкого колхоза работает Михаил

Новоселищев без малого десять лет. Сразу как война

кончилась, демобилизовался он - служил на флоте здесь, на

Севере, - и остался в Оленцах. Его избрали председателем.

Говорят, неплохо работал, особенно в первые годы. Он из

детдомовцев, родных нет. Два года назад от него ушла жена -

уехала в Мурманск, устроилась там на работу в торговой сети.

Официально не разводились. По слухам, они встречаются

раза два в году в Мурманске, конечно, потому что в Оленцы

она "ни ногой", - должно быть, стыдно людям на глаза

покатываться. Работала здесь заведующей магазином, лихо

обманывала покупателей, сама делала наценки почти на все

товары. Ее поймали, судили, дали три года условно. Вот она и

сбежала.

Муж о ее проделках ничего не знал. Да чуть ли и не сам

разоблачил ее. Во всяком случае, в его честности здесь никто

не сомневается и тень жены-воровки не пала на него. Звезд с

неба не хватает, хотя человек он как будто и неплохой. Вот

только пьет много, особенно в последние два года.

Все это я знаю со слов Лиды и Захара, хотя мнение их

насчет председателя расходится. Лида считает, что

председатель он неплохой, безвредный, никого не обижает,

умеет ладить с людьми. Захар о нем говорит:

- Ну какой он председатель - ни хрен, ни редька, ни Кузя,

ни Федька, как торфяной костер - дыму много, а огня никакого.

- Какой тебе еще огонь нужен, душа у человека ость, и

ладно, - возражает Лида.

- Душа для любви хороша, а руководителю голова нужна,

- не сдается Захар.

Меня Михаил Новоселищев в первый раз встретил не

очень приветливо. Взглянул мельком блестящими, глазками,

проворчал нечто неопределенное:

- А, доктор. Ну, лечи, лечи. Будем теперь болеть.

И отвернулся. А я-то думала поговорить с ним о нуждах

больницы, на его помощь рассчитывала, а он отмахнулся, как

от мухи. Я об этом решила никому не говорить. Разбитое в

кабинете врача оконное стекло кое-как сама заставила

осколком. Наступали уже холода, надо было печь починять,

дровами запастись. Как-то встречаю его на улице,

поздоровались, а он уже совсем другим тоном:

- Ну, как работается, доктор? Бежать не собираешься?

- Куда бежать? И почему?

- Ну мало ли почему! Тут у нас не всем нравится.

- Не знаю, как всем, а мне лично нравится. Хотя и не все

гладко идет.

- Вот как? А что, например, не гладко? И от кого это

зависит?

- В частности, и от вас.

- Интересно! А почему я об этом ничего не знаю?

- Да я как-то на ходу хотела переговорить с вами...

- Кто хочет, тот добьется, - перебил он, - а на ходу,

уважаемый доктор, даже высморкаться как следует

невозможно, не то что более серьезное дело справить. Ты

заходи в канцелярию, там и потолкуем.

Это было сказано таким теплым, человеческим тоном,

что можно было простить все его грубоватые манеры.

И вот я сижу в кабинете Михаила Новоселищева,

торопливо выкладываю свои нужды и просьбы. Он слушает

меня внимательно, сидит неподвижно и смотрит мне прямо в

лицо. А потом вдруг:

- Вас кто-нибудь ждет?

- Нет, - отвечаю удивленно.

- А куда вы так спешите - тысячу слов в минуту? У нас с

вами в запасе еще сто лет на двоих.

- Вы оптимист, - говорю я ему.

- Если вы со мной не согласны, тогда какой же вы

доктор? Человек должен жить без докторов сто лет, а с вашей

помощью и все сто пятьдесят.

Я достала приготовленное мною заявление, в котором

были изложены все мои просьбы. Он взял карандаш,

подчеркнул самое главное и вернул мне заявление обратно со

словами:

- Все, что вы просите, сделаем. А бумажку заберите. Не

люблю этой канцелярщины.

Неожиданно он протянул свою крепкую руку через стол,

положил на мою руку и, не сводя с меня тихого упрямого

взгляда, сказал негромко, но внушительно:

- И вообще, прошу вас, заходите в любой час дня и ночи

- отказа не будет. Можете мной располагать. Председатель

всегда к вашим услугам.

Я поблагодарила и собралась уйти. Он сам на прощание

первым протянул мне руку, крепко сжал ее, задержал в своей

руке и спросил:

- Вас там хозяева ваши по квартире не обижают? Не

стесняете их? А то переезжайте ко мне - у меня дом

совершенно пустой. Как-нибудь уживемся.

Это неожиданное предложение, прозвучавшее так просто

и естественно, привело меня в растерянность, я даже