Любовь и проклятие камня

— Раны… раны откроются, — периодически вспоминала Елень.

Соджун улыбался и шептал в ответ осипшим от страсти голосом:

— Да забудь ты о них…

Но нет. Когда его сердце еще толком не успокоилось, когда кровь еще пульсировала в висках, женщина стала менять повязку. Соджун лежал на боку, чувствуя, как сердце бьется о ребра, и не сводил глаз с Елень. Накинув на голое тело ханбок мужчины, она стояла на коленях перед столиком с лекарствами. Длинные распущенные волосы закрывали спину — Соджун помнил, как от них пахло морозом и ветром — и быстро растирала что-то в ступке. Свеча, освещала лицо, и Соджун видел легкую улыбку, что играла на губах. Ох, эти сладкие губы! И тут Елень оглянулась и улыбнулась. Соджун улыбнулся в ответ. Она встала и подошла к нему менять повязки.

Тонкие руки скользили по торсу мужчины, разматывая повязку. Капитан время от времени ловил руку и целовал то пальцы, то запястья, женщина смеялась и злилась шутя. Раны почти не болели, хотя сейчас, когда тело только остывало, немного тянуло под лопаткой. Но разве это — боль после всего, что было? Так, ерунда, не стоящая внимания.

— Почти затянулось, — проговорила Елень за плечом Соджуна.

Капитан улыбнулся и повернулся, чтобы что-то ответить, как вдруг почувствовал, как истерзанной плоти коснулись губы. Чуть коснулись, нежно-нежно. Едва-едва. Дыхание обожгло спину, и Соджун весь — от макушки до пят — покрылся гусиной кожей. А губы продолжали целовать, а дыхание обжигать, и капитан растворился в этих ощущениях. Когда стало невмоготу, он развернулся и сгреб в охапку Елень, содрав с нее свой ханбок.

— Дай хоть повязки наложу! — вскрикнула женщина.

— Обойдусь, — только и смог вымолвить Соджун.

Он замер, склонившись над ней, провел рукой по лицу. Елень распахнула глаза. Ее зеленые очи при таком освещении казались темными. Соджун наклонился и поцеловал прикрытые веки, а потом вновь посмотрел на любимую. Тонкие пальцы коснулись его щеки.

— Соджун…

— Ты мое счастье. Ты моя любовь. Моя жена…

Елень лишь улыбнулась в ответ и, обвив руками могучую шею, притянула Соджуна к себе…

За окном выла вьюга. Небо, казалось, венчалось с землей, превращаясь в одну сплошную белую завесь. И природе, как и всегда, не было дела до людей, спрятавшихся в крохотной хижине.

Где-то звенит капель. Тонко, звонко, на одной ноте. Тело кажется тяжелом и совсем не хочется просыпаться. Но в комнате, на удивление, тепло. Елень открыла глаза и осмотрелась. Соджуна рядом не было, а одеяло подоткнуто, чтобы не выпускать тепло. Рядом с тюфяком лежит аккуратно сложенная одежда, а поверх нее расческа и шпилька. Та самая, из змеевика. Женщина улыбнулась, взяла шпильку. Покрутила в руках, а потом привстала на ложе и стала расчесывать волосы.

Солнце ослепило, и Елень зажмурилась. Снег, таявший прямо на глазах, отражал лучи светила так, что на глаза наворачивались слезы. Но на душе почему-то было легко, радостно и так же светло.

Соджуна она нашла у дороги. Он возвращался с лошадьми с реки. Увидев женщину, он улыбнулся, и Елень не выдержала. Она сорвалась с места и бросилась в распахнутые объятия мужчины. Капитан прижал ее к груди и сразу заметил, что волосы сегодня она завязала в женскую прическу, а не в мужской узел, как это делала до этого. И в волосах была та самая шпилька из змеевика.

— Собирайся, любовь моя, поехали, — сказал Соджун, глядя жене в глаза.

— А как же раны? — напомнила Елень.

Капитан усмехнулся и поцеловал ее.

— Если они не открылись после всего того, что было ночью, думаю, никакая качка им ни по чем, — ответил он.

Румянец тут же залил щеки женщины.

— А куда? — спросила она.

— А не все ли равно?

Елень улыбнулась.

— А и правда. Не все ли равно?

И она шла рядом с мужем и не было на всем белом свете людей счастливей, чем Ким Соджун, бывший капитан магистрата, и Фао Елень, внучка китайского генерала и русской княжны.

[1] Плетёнки – обувь, похожая на наши лапти. Отличие заключается в том, что лапти целиком закрывали стопу, плетёнки же предохраняли от грязи и пыли лишь подошву стопы и без шнурка, который крепился на лодыжке, не держались бы на ногах.

Эпилог.

Пыля подолом, по дороге бежала служанка. Время от времени она истошно звала госпожу. Люди оглядывались на нее и недоумевали. А служанка летела не чуя под собой ног. Вот наконец и стены поместья. Она влетела в ограду и опять заорала:

— Госпожа, госпожа! Госпожа!

Хлопнула дверь, и из дома выскочила девушка.

— Что? Что случилось? — закричала она испуганно.

Служанка стояла в центре двора и рыдала, вытирая слезы передником. В руках она держала какую-то посудину. Девушка сбежала к ней и остановилась. В глазах, отливающих охрой, заблестели слезы.

— Что? Что такое? Не молчи!

Служанка тогда повернула посудину и показала донышко.

— Я нашла их, госпожа, нашла! — пробормотала она.

Девушка дрожащими руками взяла вазу и заплакала. На донышке, изгибая спинку, красовалась кошка.

Та самая кошка.

— Матушка... господин…, — только и смогла выговорить Сонъи.