Любовь и СМЕРШ (сборник)

– Башмачки для сироток – просто мелочи по сравнению с филантропией отца, – увлекся Велвл, – словно зола против огня. Оттого и называли ее Золушкой. Другие говорят, как зола пачкает все, к чему прикасается, так и Золушка помогала всем, кто встречался на ее пути. Но было и у нее в семье несчастье. Младшая дочь Золушки, всеобщая любимица, охромела.

– Да, – грустно подтвердил Ури, – как-то в детстве бежала она по дорожке и уколола ножку о ржавую иглу, ножка распухла, воспалилась, а там пошло да поехало, во весь рост. Пока не захромала, бедняжка. Злые амстердамские языки утверждали, будто благотворительность Золушки преследовала совершенно конкретную цель. Мол, дочку хотела отмолить, оттого и бегала с башмачками навылет.

Велвл бросил косой взгляд на заскучавшего Азулая и продолжил.

– Однажды в студеную зимнюю пору в амстердамской гавани бросил якорь корабль еврейских беженцев из Испании.

– О! – оживился Азулай – сефарды!

– Самые что ни на есть подлинные сефарды. Инквизиция выгнала их без копейки, да еще и обувь отобрала. А в зимнем Амстердаме босиком не поразгуливаешь. Золушка без секунды промедления снесла часы на соседнюю улицу, в лавку ван Акена, знаменитого амстердамского часовщика. Вырученных денег как раз хватило на обувку всего корабля. А на этом корабле приплыл знаменитый доктор Акоста. В родной Кастилии он пользовал министров и даже самого короля, пока кто-то из завистников не написал Торквемаде подлый донос. Из огромной семьи Акосты уцелел только он один. Остальных растерзали в застенках инквизиции злобные ашкеназим.

– Кто-кто? – вытаращил глаза Азулай.

– Альгвасилы, – невозмутимо поправился Велвл, – продажные слуги мировой католической реакции. В благодарность за доброту Золушки доктор Акоста взялся лечить ее дочь.

– И вылечил? – с надеждой спросил Азулай.

– Нет, – ответил Ури, – случай оказался безнадежно запущенным. Но во время лечения кротость и доброта девушки покорили сердце доктора, и вскоре он повел ее под хупу. Невеста хромала, но на это никто не обратил внимания.

Ровно через девять месяцев после свадьбы у Золушки родился внук, и счастливый доктор назвал сына…

– Уриелем, – вмешался Велвл. – От него и пошла славная династия сефардских комментаторов и талмудистов.

– Да, да, – подтвердил Азулай, – у нас в Нетивоте тоже была семья с такой фамилией. Только они не «марокканцы», а из Алжира.

– На обрезание маленького Ури, – продолжил Велвл – собралось много гостей. Пришел и часовщик ван Акен. Посреди пира он попросил минуту тишины. Когда все смолкли…

– Вот это уже действительно сказки, – буркнул под нос Ури.

– Не мешай, – парировал Велвл, – итак, наступила тишина, ван Акен встал и выложил на стол небольшой мешочек из грубой кожи.

– На прошлой неделе часы, которые я купил у мадам Золушки, остановились, – произнес он в полной тишине. Десятки глаз впились в мешочек и ван Акен, мягко улыбаясь, продолжил:

– Случай для такого механизма невиданный, и я с большим удовольствием принялся за починку. Причиной поломки оказался вот этот мешочек!

Он поднял его над головой и плавным жестом показал собравшимся.

– В мешочке оказалось драгоценное ожерелье. Посоветовавшись с городским судьей и бургомистром, я рад объявить, что ожерелье по праву наследования принадлежит мадам Золушке.

Ван Акен поклонился и передал мешочек в прекрасные ручки счастливой бабушки. Публика онемела.

– А раввин-дедушка, – подхватил Ури, – благословил бескорыстного часовщика:

– Так же, как ты, открыв миру сокрытое, поразил умы присутствующих, так и твои потомки удостоятся видеть сокровенное и поражать умы.

И действительно, вскоре у часовщика родился внук, которого назвали Иеронимом, то есть – видящим.