Любовь и СМЕРШ (сборник)

Он нежно погладил святую книгу, раскрыл наугад, прочитал несколько строф и в который раз захлебнулся от восторга.

– Как красиво! Как невозможно величественно, точно и красиво!

Иосиф вернулся, поставил на верстак кувшин и грубую глиняную кружку. Несколько капель пролились на книгу.

– До чего ты неловкий!

Он наполнил кружку до края и прильнул к ней губами. Первый глоток, жадный, пенящийся, благодатный глоток в половину кружки.

– Уф! Действительно, хватит мечтать, – не выпуская из руки кружки, он посмотрел в окно. Красное солнце низко висело над крышами Гори. Заканчивался день, еще один день его пустой, скучной жизни. Сапожник Виссарион бережно отер «Витязя в тигровой шкуре», вторым глотком осушил кружку до дна и, отодвинув в сторону скорбные мысли о судьбе угнетенного осетинского народа, взялся за починку обуви.

Еврейское счастье или Судьба конформиста

Ишаягу Райсеру сильно не повезло. Во-первых, он родился евреем. Не специально, так получилось. Спроси его сегодня Высшие Силы: «Шая, кем ты хочешь стать?» – он выбрал бы спокойную участь скандинава. Живи себе в своём фиорде, поглядывай, как солнце тонет между серых скал, да пей холодную финскую водку. Но кто ж его спрашивал?! Бросили ребёнка в жестокий мир, наградив рыжей шевелюрой, картавым голосом и солидным шнобелем.

Вдобавок к такому богатству Г-сподь Милосердный произвел Шаю на свет с помощью продавщицы овощного магазина и парикмахера. Если этот факт биографии тоже можно назвать счастьем, примем его за во-вторых.

А в-третьих, рождение состоялось в Одессе, в самой середине пятидесятых годов двадцатого столетия, что говорит о многом, для умеющих понимать с полуслова.

Рос Шая не хуже других, шлимазл и горлохват. Достать джинсы, купить пластинки, толкнуть туфли… Окажись родители интеллигентнее или город поцентральней – пустил бы Шая свои способности по более благопристойному руслу научно-технического прогресса, а то и художественного творчества. Но мировые линии пересеклись иначе. Водоворот большой коммерции малого масштаба подхватил тов. Райсера, и, протащив через задние ходы московских магазинов, пролёты Гостиного двора и толчею одесской барахолки, тихо опустил на скамью подсудимых. Обвинялся он в мелком мошенничестве и срок получил скромный, почти символический.

Уже с первых, розовых попыток деловой активности, Шае стало обидно за свою национальность. Ведь скольких бед можно было избежать, родись он простым украинцем с типичным лицом или, не про нас будет сказано, молдаванином. Шая выпирал из любой очереди, не мог затеряться в толпе и моментально идентифицировался по национальному признаку. Истинный человек бизнеса должен обладать приятной, но не характерной внешностью; разве мо-жет идти речь о серьёзном контакте, если вторая сторона громоподобно провозглашает «шо?» и топает ногами, словно мясник на Привозе?

Но самой большой неудачей своей жизни Шая считал переезд в Израиль. Ай, и зачем ему понадобилась эта болячка, кто теперь может установить? Все поехали, и он поехал. Просто сумасшествие какое-то, и больше ничего!

В Израиле Шая прошел по всем кругам «олимовского» ада: подметал улицы, работал на стройке, убирал квартиры – и всегда за гроши, позорные, жалкие копейки. Спасало лишь то, что официально он всегда оставался безработным, и подачка-пособие, совещаясь с жалкими грошами, вместе составляли средний прожиточный уровень. Тем не менее, жизнь пошла насмарку, причём навсегда, окончательно и бесповоротно. Но именно тогда, на глубине нервного срыва, Шая впервые обнаружил, что у него есть душа.

Он прочитал про неё в газете. Какой-то религиозный деятель, просвещая репатриированную сионизмом публику, длинно разъяснял особенности еврейской души. Духовность у него затейливо перетекала из Источника прямо в сосуды, но по невидимым каналам.

– О! – подумал Шая, с трудом продравшись через эту сантехнику, – может, и мой нос чего-нибудь да стоит!

Подумал и немедленно забыл. В битве за хлеб насущный прошло несколько лет. После многих мытарств и невзгод Райсеру наконец повезло – он купил магазин. Наверное, столь обстоятельное слово не совсем соответствовало небольшой продуктовой лавочке на стыке Бней-Брака с Рамат-Ганом, но Шая величал её только таким образом.

– А вот в моём магазине … – вставлял он к месту и не к месту, особенно разговаривая с «олим» первого года обучения.

Дела в лавочке шли из рук вон плохо, доходы с трудом покрывали расходы, и, если бы Шая не надувал каждый месяц налоговое управление, существенно уменьшая сумму оборота, магазинчик пришлось бы просто закрыть.