Любовь и смерть Ивана Чагина

— Правильно. Только Чапаев командовал с 3 до 20 сентября восемнадцатого. Потом его назначили командиром 2-й Николаевской дивизией, которая была лишь на бумаге. Послали нас на съедение казакам. Но Чапаев выкрутился. Обманул белых и красных. Вывел нас из окружения. Его хотели судить трибуналом. Комиссар подписывал депеши, в которых Чапаев крыл штабных по матушке, называл предателями, ведь вместо помощи посылали обещания. Судить хотели. Фрунзе разобрался. Отправили в Академию на учёбу. …И назначение получил на 25-ю в апреле девятнадцатого года. …Рассказывали. Тогда он стал командовать 25-й. Захаров — командовал 25-й с августа по ноябрь восемнадцатого года. Его брат был военкомом некоторое время. Можете проверить. …В Самаре в начале девятнадцатого формировалась Алгайская группа войск. Назначил нас комиссар Фурманов в агитотдел. Мы ездили с его женой по полкам, ставили спектакли. Фильмы иногда привозили из Уральска. Киномеханик Дураков учил аппаратуру настраивать.

— Театр был бригадный или дивизионный?

— Сначала была группа, а стояли в Александровом Гае. К весне сформировалась дивизия. Входили мы в 4-ю армию. Шли на Гурьев. На штаб напала казаки. Мы воевали в первой бригаде под командованием Ивана Кутякова.

— Вахтенные проспали. Казачки любят на сонных наскакивать. Гурьев когда взяли?

— В начале января двадцатого года. Я был в кавалерийской группе Вани Бубенца. Не те были казачки. Сдавали командиров…

— У них это в крови. Как припечёт, так спасают шкурку, вяжут предводителей. И Стеньку Разина отправили на казнь и Емельяна Пугача помогли Александру Васильевичу Суворову в клетку посадить. Значит, ты уже в партии был. Из театра ушёл? Как же, браток, штаб свой прочихали? Стеклянную посуду береги, как девку. Не уберегли.

— Незнаю. Предатели были. Говорили, что Чапаев поставил в охрану инструкторскую школу той ночью. А кто-то снял её с караула… — сказал грустно Иван. — Кто-то же отдал приказ?

— Свои, знать, кингстоны открыли. Сам, как ты думаешь? — грызя волосину уса, сощурился рысьими глазами секретарь укома.

— Командиру взвода не подчинились бы. Только начальнику школы Чекову или начальнику штаба. Заместитель начальника дивизии Кутяков был впереди. Наш штаб находился в станице Сахарной. Чапаев такую команду не стал бы отдавать.

— Говорили, что обоз пришёл с патронами, снарядами, зимней одеждой, керосином для аэропланов и броневиков. Воздушная разведка не увидела, как две дивизии казаков окружают Лбищенск? Я тогда тоже крепко задумался. — Гребнев засопел, дёргая круглой головой. — Чапаева не просто было провести на мякине. Провели. Свои сдали. Лётчики глазами хромали. Хорошо приготовились. Предателей тогда было много. Их и сейчас не меньше. Ждут своего часа, что ударить ниже ватерлинии…

Иван увидел на стене знакомую картину. Обрадовался, словно близкого человека встретил. Это картина висела у них в гостиной. Даже рама не потускнела.

— В двадцатом году нашу дивизию направили строить железную дорогу. В апреле была партконференция. Я был делегатом. …В Урбахе проходила. Дорогу не достроили, поехали на Польский фронт. …До июля командовал Иван Кутяков. После ранения его сменил ненадолго Рязанцев. Потом был полмесяца Таль. Бахтин тоже недолго командовал. С 4 августа по 24 сентября. Дивизию влили в 12-ю армию. Тяжёлые шли бои. У них броневики, бронепоезда. Из Киева полякам постоянно шли резервы. Нас на съедение послали. Некоторое время был порученцем у Занина. Его сменил Бубенец. Командиром роты был два месяца. Дней десять исполнял обязанности командира полка. Убыль командиров была большая. Это под Ковелем. Тогда и ранило. Представили к ордену. Оказался в госпитале. Сначала на станции Бобринской в санбате. Перевезли в Житомир. — Иван вытирал холодный пот, говорил медленно. Неохотно.

Гребнев видел состояние бледного Чагина, перестал расспрашивать. Половинка высокой двери поминутно распахивалась. Входили люди. Требовали подписать, выдать. Одних просителей секретарь принимал радушно, другим махал рукой, чтобы вышли.

«Когда же кончится беседа, — думал Чагина, представляя, как придётся всё повторять в особом отделе ЧК. — Был бы он просто кочегаром или кондуктором, а то ведь в городе Чагиных не забыли, а секретарь, должно быть, навёл справки, коли прислал повестку с приказом срочно явиться. Увидели. Донесли. Иван хотел подлечиться. Потом ехать в Самару устраиваться на работу. Приглашали однополчане в губчека, дескать, грамотный, коммунист, кровь проливал. И Гребневу, похоже, нужны надёжные и проверенные люди. Не стал бы столько времени возиться, дотошно расспрашивая. Не зря этот разговор. Что-то будет…

Глядя на Чагина, слушая его ответы, думал огорчительно, что Иван чересчур спокойный, каждое слово взвешивает, словно горячий жирный борщ хлебает. Боится обжечься. Случается, что в доли секунды нужно принимать решение, а не рассусоливать. Ранен. Нужно лечиться. Требуется крепкая рука и стальной взгляд, а у этого гимназистика нет хватки. Нет огня в глазах. И воевал-то, похоже, из любопытства, а не по убеждению.