Любовь и война. Великая сага. Книга 2

Стэнли все сильнее хотелось сбежать из Вашингтона. Он, правда, все еще получал удовольствие от власти, пришедшей к нему вместе с должностью. Но взгляды и планы тех, к кому он вынужден был примкнуть, чтобы спастись от чистки после изгнания Кэмерона, настораживали его. В январе сенат предложил внести в конституцию поправку, отменяющую рабство, – по мнению Стэнли, радикальный и слишком поспешный шаг. Слишком много черных уже получили свободу и отбились от рук. Повсюду в городе можно было встретить чернокожих солдат и бывших рабов, свободно расхаживающих по улицам с выражением собственной значимости на лицах.

Как-то утром Стэнли вызвали к министру почти сразу после того, как он пришел на работу. Его шейный платок был повязан кое-как, волосы растрепались, глаза смотрели диковато. Стэнтон это заметил.

– Какой черт вас покусал? – спросил он, поглаживая надушенную бороду.

Перед тем как выйти из дому, Стэнли глотнул немного виски, и это развязало ему язык.

– Мне пришлось кое-что пережить, когда я шел сюда, – сказал он. – Это было так… невероятно, так… отвратительно… даже не могу подобрать подходящее слово, чтобы описать, как это меня потрясло. На улице я столкнулся с семью свободными неграми, и они вынудили меня сойти на мостовую! Они не уступили мне дорогу, не дав возможности пройти по тротуару! – Расхрабрившись от виски, он даже не заметил, как нахмурился министр. – Я понимаю, сэр, долгое время они были угнетены. Но теперь они позволяют себе слишком много. Они ведут себя с дерзостью белых людей!

Стэнтон вгляделся в своего помощника сквозь маленькие круглые очки, и яростный гнев на его лице сменился выражением терпеливого участия.

– Вам придется к этому привыкнуть, Стэнли, – сказал он, как учитель, вразумляющий непонятливого ученика. – Нравится вам это или нет, но впредь все будет именно так. Как писал святой Павел в Послании к коринфянам: «ибо вострубит… и мы изменимся».

Только не я, думал Стэнли, когда, обсудив все дела с министром, выходил из его кабинета. Не я, мистер Стэнтон!

И все же он знал, что плывет против течения. Когда сидящие рядом сотрудники временно разошлись по делам, он отпер нижний ящик стола и достал оттуда бутылку бурбона. Первую бутылку он положил туда в первый день нового года, теперь там лежала уже третья.

Он быстро огляделся по сторонам. Никто не смотрел в его сторону. Солнце сверкнуло на бутылке, когда он наклонил ее. На часах, громко тикавших на стене, не было еще и десяти утра.

«Пропал без вести» – эта страшная новость обрушилась на семью Хазард в конце прошлого года. В середине февраля Джорджу наконец удалось узнать что-то определенное о судьбе Билли, и он с чувством облегчения и тревоги отправил телеграмму в Лихай-Стейшн: «Твой муж в списках заключенных тюрьмы Либби, в Ричмонде».

Бретт мгновенно собрала вещи и первым же поездом отправилась в Вашингтон. Когда она добралась до дома в Джорджтауне – осунувшаяся и измученная долгими месяцами ожидания, – ее первым вопросом было:

– Что мы можем сделать?

– Официально – почти ничего, – ответил Джордж. – Обмен пленными приостановлен. У той и другой стороны слишком много претензий. Каждая постоянно получает донесения о том, что другая морит пленных голодом и истязает. Военное министерство в бешенстве из-за того, что бунтовщики не желают следовать протоколу, когда ловят военных из негритянских подразделений. С ними поступают как с пойманными беглыми рабами. Белых офицеров, которые командуют чернокожими солдатами, подвергают порке, вешают. В общем, все очень плохо.

– Да уж, – потерянно ответила Бретт, – хорошего мало.

– Ты разве не слышала, что я сказал «официально»? – возразил Джордж. – У меня есть и другое предложение.

Констанция подошла к его креслу сзади и, чуть наклонившись, стала нежно растирать ему плечи. В последние дни Джордж плохо спал, беспокоясь за брата и из-за своего перевода в железнодорожное ведомство. Вопрос так до сих пор и не был решен.

Бретт ждала. Джордж слегка откашлялся.

– Я очень надеюсь, что нам поможет Орри, ведь он занимает достаточно важный пост в военном министерстве в Ричмонде. За Либби, Белль-Айл и прочие… – он чуть не сказал «гадючники», – подобные места отвечает Уиндер. Но над Уиндером стоит Седдон, а Орри работает на него.

– Ты думаешь, Орри мог бы устроить освобождение Билли? – с жаром воскликнула Констанция.

– Он работает в правительстве и наверняка давал клятву верности. Я бы не стал просить его нарушать ее. Но только потому, что он мой лучший друг, а это намного важнее. Я никогда бы не стал подвергать его опасности и просить вмешиваться в такое дело напрямую.

Бретт стукнула себя кулаком по колену:

– Билли – твой родной брат!

– А Орри – твой. Будь так добра, позволь мне закончить, ладно? – Джордж мягко отвел руки Констанции, встал и вышел из-за стола, за которым они завтракали. – Я попрошу Орри узнать все, что можно, о положении Билли и о том, где именно в Либби он содержится.

– И как ты это сделаешь? – с недоверием спросила Констанция.

Джордж посмотрел на нее:

– Поступлю так же, как он в прошлом году, когда написал мне. Нарушу закон.